– Не сомневайтесь, возлюбленные братья и сестры, в мире, которым управляет Господь, должна восторжествовать справедливость. И благодаря попечениям короля и лорда-протектора она неминуемо восторжествует. Но телу необходима голова, дабы управлять членами. Помните: апостол Павел учит нас с радостью подчиняться тем, кто управляет нами…
– К черту лордов! – заорал какой-то подмастерье.
Мы двинулись дальше.
– Этот проповедник ходит по острию ножа, – заметил я. – Он ежеминутно рискует возбудить гнев толпы. То же самое происходит в Лондоне.
– Именно поэтому разрешение проповедовать на улицах теперь дается далеко не всякому, – сказал Тоби. – Того, которого вы только что видели, зовут Роберт Уотсон. Он один из тех, кому покровительствует архиепископ Кранмер. Кранмер добился, чтобы Уотсона назначили каноником в собор. По слухам, он хотел досадить этим епископу Рагге.
– Рагге, я так понимаю, приверженец старых религиозных традиций?
– Да. К тому же он ленив и корыстен. Что до Уотсона, то вы сами видели, он пляшет под дудку лорда-протектора. Некоторым это не слишком нравится, например тому старику, что его перебил. Его, кстати, зовут Захария Ходж. Воображает себя пророком и вот уже лет двадцать проповедует на улицах Нориджа. Даже в тюрьме за это несколько раз сидел. Надо сказать, некоторые из его пророчеств и в самом деле сбываются.
– Ну просто кошмар, сколько в последнее время развелось прорицателей, – ухмыльнулся Николас. – И все они играют на руку какому-нибудь политику.
– Это верно, старина, – согласился я.
Мы посторонились, уступая дорогу худому оборванному подростку с копной спутанных каштановых волос, тащившему огромный тюк шерстяной ткани. Какой-то толстяк средних лет, стоя в дверях своей лавки, покрикивал на него:
– Пошевеливайся, Скамблер! Ты что там, уснул?
Мальчишка, изнемогавший под тяжестью своей ноши, ускорил шаг. Тут толстяка окликнули из лавки, и он исчез. В этот момент трое других подростков в блузах подмастерьев, ошивавшиеся у повозки, бросились наперерез мальчику с тюком. Один из них сбил беднягу с ног, так что тот упал. Тюк, несмотря на все отчаянные усилия мальчика удержать его, оказался в грязной луже.
– Грязнуля Скамблер снова отличился! – хором закричали подмастерья.
Лавочник вновь появился в дверях и, сердито сдвинув брови, бросился к месту происшествия. Сокрушенно взглянув на перепачканный грязью тюк, он поднял его из лужи и двинулся к мальчику, недоуменно озиравшемуся по сторонам. Подмастерья, устроившие эту проделку, с серьезными лицами наблюдали за происходящим. Один из них осуждающе покачал головой.
– Гляди, что ты натворил, безмозглая скотина! – взревел лавочник.
Николас подошел к нему и тронул за рукав:
– Послушайте, сэр! Вот эти три шельмеца сбили мальчика с ног, и мы тому свидетели!
– Нам нельзя терять времени, я уже говорил вам об этом, – недовольно вздохнул Тоби.
– Но допустить, чтобы эта шайка юных оболтусов осталась безнаказанной, тоже нельзя, – возразил я, подходя к Николасу.
Локвуд неохотно последовал за мной.
Лавочник, злобно зыркнув на Овертона, процедил:
– Не суйте свой нос в чужие дела, молодой крючкотвор! Я уже полтора месяца вожусь с этим недоумком Скамблером, и ныне моему терпению пришел конец! Убирайся прочь, дармоед! Если у тебя остались родные, я привлеку их к суду за порчу ткани!
– Простите, сэр, но мой помощник совершенно прав! – изрек я непререкаемым тоном. – Мальчика нарочно сбили с ног. Мы это видели, все трое.
– Вранье! – хором завопили подмастерья.
Злополучный Скамблер взглянул на своих обидчиков, и недоуменное выражение на его лице сменилось печальным.
– Это правда они? – едва слышно спросил он.
Я пристально посмотрел на мальчика, пытаясь определить, не страдает ли он слабоумием. Но взгляд его, хотя и растерянный, отнюдь не свидетельствовал о тупости.
Лавочник по-прежнему рвал и метал:
– Вы думаете, мы здесь, в Норфолке, такие недоумки, что не отличим дармоеда от хорошего работника? – Трясущимся от ярости пальцем он указал на троих озорников. – Эти ребята работают подмастерьями у городских ремесленников, достойных всяческого уважения. А Скамблер – безмозглый осел, не способный даже смотреть себе под ноги. Родные выгнали его из дома, потому что этот жалкий мешок с костями способен доводить людей до белого каления! А то, что его с детства прозвали Грязнулей, говорит само за себя!
Один из подростков поднял тюк, валявшийся на земле, и подал его лавочнику. Тот кивнул в знак благодарности. Скамблер, по щекам которого ползли слезы, пробормотал:
– Я смотрел под ноги, хозяин. Наверняка это они меня повалили.
Торговец вместо ответа закатил ему оплеуху:
– Убирайся! И чтоб глаза мои тебя больше не видели. – Он метнул в нас злобный взгляд. – Законники! Знаем мы ваши законы, черт бы вас всех побрал!
Смачно сплюнув, он скрылся в своей лавке и захлопнул дверь. Трое подмастерьев, хохоча, убежали прочь. Один из них распевал во весь голос:
– Ах ты, наш Грязнуля Скамблер, глупый маленький урод!
Несчастный Скамблер стоял, потупив голову и глотая слезы.
– Прости, парень, что не сумели тебе помочь. Но мы сделали все, что могли! – обратился я к нему.
– Вы были очень добры, сэр, благодарю вас.
Я вытащил из кармана кошелек и протянул бедолаге шиллинг.
– Почему эти мальчишки тебя изводят? – спросил я.
Скамблер покачал головой, слезы потекли по его щекам еще быстрее.
– Не знаю, – выдохнул он. – Но люди всегда надо мной издеваются. А почему – не знаю.
– Кончай лить слезы, парень, – нетерпеливо вмешался Тоби. – Будь мужчиной.
Скамблер взглянул на него, резко повернулся и припустил бегом в сторону замка. Мы с удивлением глядели ему вслед.
– Вот мерзавцы, – буркнул Николас. – То, что они устроили, – это уже не шутка. Мальчонка по их милости лишился работы.
– Все дело в том, что этот парень не походит на других, – задумчиво произнес я, вспоминая собственное детство. – Люди не любят тех, кто от них отличается, и дети в этом смысле еще хуже взрослых. Проповедники ныне орут на всех углах, что мир забыл о милосердии, и с ними трудно не согласиться. – Переведя взгляд на Тоби, я заметил: – А вы могли бы нас поддержать.
– Насколько я понимаю, сэр, нам следует по возможности не привлекать к себе внимания. Таково распоряжение мастера Пэрри, о котором мне сообщил мастер Копулдейк.
– Идемте, – велел я. – Нас ждут в замке.
«Судя по всему, сочувствие, которое Локвуд питает к обиженным и угнетенным, далеко не безгранично», – размышлял я по пути.