Длинная прямая дорога привела нас сначала в крохотный городок Эттлборо, а потом в Ваймондхем, несколько превышавший его размерами; оба этих названия ничего мне не говорили. Название второго города Тоби произносил как «Виндхам», что несколько сбило меня с толку, ибо на карте, с которой я постоянно сверялся, такого населенного пункта не было.
– Здесь написано «Ваймондхем», – поправил я.
– Мы в Норфолке частенько сокращаем названия, – пояснил Тоби. – Если слово слишком длинное, выпускаем средний слог. Жители Норфолка легко справляются с любыми трудностями.
Я улыбнулся, радуясь тому, что ему не чуждо чувство юмора.
После Ваймондхема местность вдоль дороги изменилась. Лесов стало значительно меньше. Вплоть до горизонта расстилались равнины; все они были возделаны, за исключением песчаных пустошей, поросших незабудками и изрытых кроличьими норами. Картина оказалась в точности такой, каковую я ожидал увидеть: лоскутное одеяло разрезанных на полосы полей, множество обнесенных оградами ферм, иногда довольно больших. Что меня удивило, так это размеры пастбищ; никогда прежде я не видел, чтобы столь значительные участки земли были отданы овцам. Животные эти выглядели весьма необычно: шерсть у них была куда длиннее, чем у тех, что разводят в окрестностях Лондона, и ниспадала вьющимися прядями чуть ли не до самой земли. Пастбища были огорожены плетеными изгородями высотой примерно футов в пять; порой эти изгороди тянулись вдоль дороги на несколько миль, а рядом с большинством из них были прорыты канавы. На полях то и дело встречались работники, пропалывающие посевы, которые поднялись вовсе не так высоко, как это обычно бывает в середине июня. Что касается пастбищ, там людей почти не было, лишь изредка встречался пастух с мальчиком-подпаском или же с собакой. Один из таких псов долгое время бежал за нами по другую сторону ограды, заходясь яростным лаем; он так перепугал овец, что бедные животные сбились в кучу, жалобно блея.
По пути нам встретилось несколько деревень. Через открытые окна домов можно было увидеть ткачей, сидевших за станками. Женщины и дети, стоя в дверях, пряли шерсть, проворно вращая деревянными веретенами. Люди смотрели на нас неприветливо; мало кто дал себе труд снять шапку и поклониться, как это принято среди крестьян при встрече с джентльменами. В одной из деревень путь нам преградила груженная сеном повозка, которую тащила дряхлая кляча. Возница, парень в блузе из грубой холстины, ехал по самой середине дороги, даже и не думая посторониться. Я решил, что он не видит нас, и крикнул:
– Эй, приятель, а ну-ка, позволь нам проехать!
Парень и ухом не повел. Николас, нахмурившись, рявкнул что есть мочи:
– Прочь с дороги, невежа! Мы спешим по делу государственной важности!
Возница, расправив плечи, продолжал упорно ехать по центру дороги.
– Здесь вряд ли стоит действовать грубостью, мастер Овертон, – сказал Тоби, бросив на Николаса холодный взгляд.
В обращении «мастер» прозвучала горечь, которой я никогда прежде у него не замечал.
– Прости моему спутнику его манеры, старина! – крикнул Локвуд с подчеркнутым норфолкским акцентом. – Будь так добр, позволь нам проехать! Нам срочно нужно в Норидж!
Возница оглянулся, кивнул и сдвинул свою телегу ближе к обочине.
Когда деревня осталась позади, Николас процедил, обращаясь к Тоби:
– Вот уж не думал, что при обращении со здешними фермерами требуются изысканные манеры.
– Изысканность, пожалуй, ни к чему, а вот приветливость и любезность никогда не помешают, – усмехнулся Локвуд. – Особенно людям в адвокатских мантиях. Да будет вам известно, мастер Овертон, в Норфолке законники не пользуются особым расположением.
Заночевали мы в Ваймондхеме, в одном из трактиров. Спина у меня так разболелась, что я не мог передвигаться без палки, которую предусмотрительно захватил с собой. Во дворе трактира, когда слуга отвел лошадей в конюшню, Николас сочувственно заметил:
– Вид у вас утомленный, сэр.
– Ничего, завтра приедем в Норидж, там у меня будет возможность отдохнуть. По крайней мере, от верховой езды, – сказал я и добавил, понизив голос: – Думаю, старина, ты поступишь разумно, если будешь обращаться с Тоби по-дружески. Он хорошо знает местные нравы и обычаи, и это чрезвычайно важно для нас.
– Да я бы рад, но этот парень сразу меня невзлюбил и не считает нужным скрывать этого. Вчера принялся читать мне мораль, словно мы с ним ровня, разъяснять, что алчность дворянства – причина всех бед в нашей стране. Выслушивать подобную ахинею я считаю ниже своего достоинства. Да и вообще, такие разговоры небезопасны – особенно сейчас, когда в западных графствах снова начались беспорядки.
Насчет беспорядков Овертон был абсолютно прав. В каждом трактире, где мы останавливались на ночлег, до нас долетали слухи о вспыхнувшем в Девоне мятеже, который перекинулся в Корнуолл и Хэмпшир. Никто не мог в точности сказать, что именно вызвало протесты – службы по новому английскому молитвеннику, злоупотребления землевладельцев или же и то и другое вместе.
– Со мной Локвуд никогда не заводит подобных разговоров, – пожал я плечами.
– Вы платите этому парню жалованье, и поэтому он с вами почтителен. А я теперь прекрасно понимаю, почему Копулдейк так грубо его третировал.
– Николас, судя по твоим рассказам, твой отец отнюдь не был примером истинно джентльменского поведения, – мягко заметил я.
– Я стараюсь не походить на него и вести себя сообразно своему положению, – не без гордости ответил Овертон.
– Тогда попробуй подружиться с Тоби. Поупражняйся в приветливости и любезности, которые, по его словам, так необходимы законникам в Норфолке, – с улыбкой посоветовал я.
Однако Николас не улыбнулся в ответ.
– Постараюсь, – мрачно буркнул он.
На следующее утро мы выехали спозаранку. Когда до Нориджа оставалось всего несколько миль, Тоби указал на песчаную дорогу:
– Она ведет в бриквеллские поместья.
Приглядевшись, я различил вдали очертания двухэтажного особняка, – вероятно, то был дом Джона Болейна.
В середине дня мы пересекли реку Яр. Впереди уже маячил величественный шпиль Нориджского кафедрального собора. Подъехав ближе к городу, мы увидели и другие шпили, а также зубчатые городские стены, расступавшиеся лишь в том месте, где несла свои темные коричневые воды пересекавшая город река Уэнсум, берега которой поросли камышом.
Дорога была плотно забита повозками, доставлявшими в Норидж провизию и прочие товары; подъехав к самым большим и пышно украшенным городским воротам, мы вынуждены были остановиться. В широкую арку ворот, по обеим сторонам от которой возвышались две круглые башни, могла въехать только одна повозка, а их перед нами стояло несколько. Лошади наши нетерпеливо переминались с ноги на ногу у деревянного моста, переброшенного через глубокий ров, тянущийся вдоль городских стен; подобно всем рвам за пределами Лондона, он был наполнен вонючими отбросами. На стенах, как водится, была устроена виселица, на которой болтались полусгнившие останки закованного в цепи злоумышленника; пара ворон клевала его почерневшую плоть. Я поспешно отвернулся и устремил взгляд в другую сторону, рассматривая стены, сложенные из темного камня и снабженные многочисленными бойницами. Я заметил, что во многих местах они начали разрушаться и, несомненно, требовали ремонта.