И наконец, к четвертому типу проповедников относились горячие сторонники теории «государства общего блага». Выше уже упоминалось, что, согласно их убеждениям, излечить социальные недуги был способен только король, а отнюдь не простые граждане. Тем не менее их протест против «алчных богачей» повлек за собой создание нескольких «лагерей общего блага». Поначалу они рассчитывали, что лорд-протектор изыщет средство удовлетворить все их нужды и чаяния. Когда стало ясно, что этого не произойдет, некоторые из них кардинально изменили свои взгляды, отныне считая восстания и мятежи вполне оправданными.
Таким образом, в лагере на Маусхолдском холме сталкивались и смешивались как минимум четыре различные точки зрения. Сотертон упоминает только о «пророках» первого типа; не исключено, что это связано с его желанием представить повстанцев этакими недалекими и невежественными простаками. Впрочем, «фантастические пророки» в тот период действительно имели первостепенное значение. С 1536 года, со времен «Благодатного паломничества», предсказания о скором падении королевства неизменно находили в сердцах простых людей самый горячий отклик. Среди вожаков восстания, казненных под Дубом реформации после решающей битвы, было два подобных прорицателя
[147].
12–21 июля: Дни надежды
В Лондон, ко двору лорда-протектора, был отправлен не только Леонард Сотертон, но и многочисленные посланники Кетта. Семнадцатого июля Сомерсет сообщил о прибытии целой делегации и выразил надежду, что теперь на ситуацию в Норидже «прольется свет и вскоре все трудности будут разрешены, а волнения успокоены»
[148].
В то же время маусхолдские повстанцы составляли свою петицию королю, известную как «Двадцать девять требований». Несмотря на подобное название, каждый новый пункт начинается словами «Мы смиренно умоляем…».
[149] Повстанцы из Тетфордского и Саффолкского лагерей также направили лорду-протектору несколько петиций; известно, что на некоторые из них герцог Сомерсет ответил, хотя сами документы до наших дней не дошли
[150]. Маусхолдская петиция, судя по всему, составлялась в большой спешке, ибо пункты ее лишены какой-либо логической последовательности.
Этот документ поддается двоякой интерпретации. В нем можно увидеть проявление присущего повстанцам консерватизма, то есть стремления вернуться в «старые добрые времена», когда землевладельцы и арендаторы нерушимо соблюдали взаимные обязательства, а проблемы незаконных огораживаний попросту не существовало
[151]. При этом в петиции говорится о необходимости предоставить простым людям право участвовать в управлении общинами, к которым они принадлежат
[152]. Можно сказать, что петиция одновременно является и консервативной, и предельно радикальной; последнее в особенности касается пунктов, посвященных участию простолюдинов в органах местного управления
[153].
В документе этом совершенно не затрагиваются проблемы горожан, несмотря на то что маусхолдские повстанцы были тесно связаны с беднейшими жителями Нориджа и вместе с ними уничтожили изгороди вокруг городского выгона. Однако это вовсе не так странно, как может показаться на первый взгляд. Временное соглашение, которого руководители восстания достигли с нориджской мэрией, препятствовало тому, чтобы включать в петицию требования, связанные с нуждами городской бедноты. Что еще более важно, повстанцы продолжали нерушимо верить в поддержку лорда-протектора, а все данные им обещания и посулы были связаны исключительно с решением аграрных, а не городских проблем. Возможно, мятежники планировали направить Сомерсету вторую петицию, хотя было совершенно неясно, как он отнесется к первой.
Итак, в основном требования касались сельскохозяйственных вопросов. В пункте 29, посвященном незаконно огороженным пастбищам, высказывалось пожелание запретить джентльменам содержать большие овечьи стада. Вне всякого сомнения, то был весьма радикальный способ решения проблемы.
В пунктах 3 и 11 выражается просьба положить конец притязаниям помещиков на общинные земли. Пункт 3 настаивает на том, что «ни один человек, будь он лорд или простолюдин, не должен получать в собственность общинный надел». Там же говорится о защите прав арендаторов и фригольдеров, что нельзя счесть простым возвратом к прошлому. Другие пункты касаются запрета содержать кроликов и голубей, уничтожающих посевы.
Петиция восстает также против манориального закона, дающего землевладельцам возможность перекладывать феодальные подати, включая право опеки, на плечи арендаторов. С этим пунктом связано несколько других, в которых алчные и продажные королевские чиновники обвиняются в пренебрежении своими обязанностями. Решение вновь предлагается весьма радикальное: создание комиссий, «избранных простыми людьми и одобренных королем, каковые займутся изменением и улучшением законов и установлений, ныне скрываемых от бедняков корыстолюбивыми чиновниками» (и, вне всякого сомнения, законниками, пребывающими на службе у крупных землевладельцев). Подобные комиссии должны действовать на постоянной основе и непременно иметь в своем составе простолюдинов. В петиции упоминается даже о том, что этим простолюдинам следует назначить жалованье в размере четырех пенсов в день (заработная плата наемного работника).
Пункты 6 и 14 посвящены проблемам земельной ренты и крепостной зависимости. Знаменитая фраза из пункта 16 утверждает, что «все, кто ныне связан, должны обрести свободу, ибо Господь освободил всех нас, пролив за нас свою драгоценную кровь». Несомненно, повстанцы рассчитывали, что это требование встретит сочувственное отношение со стороны Сомерсета, который освободил крепостных в своих собственных имениях.
В петиции говорилось также о невежестве приходских священников, их равнодушии к проблемам бедняков, неспособности произносить проповеди и корыстном стремлении приобрести в собственность земельные наделы. Подобные священники, согласно требованию восставших, должны были «изгоняться из своих приходов, дабы прихожане их получили возможность избрать иных, более достойных пастырей». В этом пункте вновь упоминается о том, что простые люди должны иметь своих представителей в сельских общественных институтах.
Тем не менее петиция, настаивая на прекращении посягательств на общинные наделы, не затрагивает существующей системы земельных отношений в целом. Правда, некоторые ее положения, в особенности те из них, что имеют отношение к прекращению злоупотреблений чиновников и представителей духовенства, можно счесть чрезвычайно смелыми и новаторскими. Никогда прежде простые люди не заявляли так решительно и откровенно о своем желании участвовать в управлении страной.