– Я встретил нескольких старых знакомых, причем двое из них – из Кента. Но никто не говорит ничего определенного.
– Не сомневаюсь, вскоре мы получим новые сведения. За моей спиной стоит Саутвелл, и он заинтересован в том, чтобы… – Второй бросил опасливый взгляд по сторонам и, заметив нас, предостерегающе опустил руку на плечо говорившего.
Оба поспешно удалились по коридору.
– О чем это они? – спросил Николас.
– Понятия не имею, – пожал я плечами.
Однако в памяти моей всплыл другой разговор, недавно подслушанный в трактире «Голубой кабан». Эдвард Браун, Майкл Воувелл и похожий на бывшего офицера человек по имени Майлс говорили о заварухе, которая вспыхнет в двадцатых числах июня. А сегодня было уже двадцатое.
В дальнем конце коридора раздались шаги. Обернувшись, я увидел судью Рейнберда, идущего так быстро, что красная, отороченная мехом мантия развевалась вокруг его дородного тела; вслед за ним семенил высокий худой клерк, тащивший кипу бумаг. Мы с Николасом встали и поклонились. На губах Рейнберда мелькнуло подобие улыбки. Как ни странно, он ничуть не удивился, увидев нас здесь:
– А, сержант Шардлейк. Любитель давать показания с чужих слов. – Несмотря на шутливый тон, взгляд его оставался жестким и колючим. – Кто этот молодой человек?
– Мой помощник мастер Овертон.
Рейнберд повернулся к своему клерку:
– Отоприте дверь, Арден, и положите бумаги на стол. А потом ступайте и исполните то, что я вам сказал.
После того как клерк удалился, Рейнберд сделал нам знак войти. Первым делом он сбросил мантию, под которой оказался шелковый дублет с гофрированным воротником. Усевшись за стол, судья с облегчением снял башмаки.
– Богом клянусь, от этой жары можно спятить. – Он улыбнулся, обнажив желтоватые зубы, которых уже осталось не слишком много. – Я предполагал, что вы будете меня ждать.
– Предполагали, милорд?
Мы с Николасом обменялись недоуменными взглядами.
– Именно так. Точнее, я не сомневался, что встречу вас здесь. Так что вы хотите мне сообщить?
– Леди Елизавета желает подать королю, своему брату, просьбу о помиловании мастера Болейна, – выдохнул я, извлек документ из кармана и вручил его Рейнберду.
Пробежав прошение глазами, судья удивленно вскинул бровь и положил бумагу на стол.
– Вот, значит, как, – пробормотал он. – Я не ожидал, что леди Елизавета зайдет так далеко. О том, что вы действуете по ее поручению, догадаться было нетрудно. В Англии не так много людей, располагающих средствами, позволяющими нанять сержанта юриспруденции, да еще и с помощником. Должен сказать, вы сделали все, что можно было сделать в этой безнадежной ситуации. Однако, пригласив в качестве свидетеля этого полоумного мальчишку-конюха, вы совершили несомненную ошибку. – Рейнберд хрипло рассмеялся и, наклонившись ко мне, произнес, многозначительно понизив голос: – Я полагаю, у вас не имеется ни малейших оснований оспаривать тот неопровержимый факт, что суд был справедлив и беспристрастен. Каждый, кто присутствовал в зале, подтвердит это.
– У меня нет никаких претензий к суду, милорд, – ответил я после недолгого колебания.
– Болейн находился под арестом более месяца, – продолжал Рейнберд. – Если вы прибыли в Норидж всего неделю назад, это не моя вина. Предупреждаю: любая попытка доказать, что в ходе рассмотрения дела нарушены нормы правосудия, будет иметь для вас самые печальные последствия.
– Это отнюдь не входит в мои намерения, милорд. Леди Елизавета просит короля, своего брата, проявить к преступнику милосердие и отменить смертный приговор, воспользовавшись королевским правом помилования.
Рейнберд вновь улыбнулся своей отталкивающей улыбкой.
– Не знаю, как отнесется лорд-протектор к тому, что леди Елизавета вновь оказалась замешанной в скандальную историю, – процедил он. – И это в то время, как толки вокруг прежнего скандала еще не успели затихнуть. К тому же нынешняя история произошла во владениях леди Марии. Как бы то ни было, – с этими словами он взял лежавшее на столе прошение, – все просьбы о помиловании должны получить одобрение суда, что вам, вне всякого сомнения, известно. Порой я не считаю нужным давать подобным прошениям ход. Но разумеется, когда речь идет о желаниях столь влиятельных особ, я умываю руки. Так что завтра жителям города придется пережить разочарование, – ухмыльнулся судья. – Они не увидят, как Болейна вздернут на виселицу.
Я счел за благо промолчать.
– А что намерены делать вы? – осведомился Рейнберд. – Вернетесь в Лондон?
– Полагаю, да. Через несколько дней.
– Придется вам захватить с собой одного из своих старых знакомых, – сообщил Рейнберд. И крикнул так громко, что мы с Николасом аж подпрыгнули от неожиданности: – Арден!
Дверь отворилась, и в комнату вошел уже знакомый нам тощий клерк. За ним следовал Барак, расстроенный и хмурый. Он снял железную руку, и правый рукав его дублета болтался пустой. Заметив это, Рейнберд удивленно вскинул бровь.
– К его протезу прикреплен нож, – пояснил клерк. – Вооруженные люди не могут быть допущены к вашей светлости.
Арден встал у дверей. Рейнберд, разглядывая Барака, вновь обнажил зубы в улыбке, удручающе походившей на волчий оскал.
– Итак, в нашем лесу завелась кукушка, подкладывающая яйца в чужие гнезда, – изрек он. – Иными словами, один из наших сотрудников в частном порядке оказывает услуги клиентам, что совершенно недопустимо.
Я изумленно уставился на Рейнберда. Во всех без исключения английских судах клерки за взятку сообщают служебные сведения, дают прошениям ход или, напротив, откладывают их в долгий ящик. Разумеется, официально это запрещено, но в действительности является такой же неотъемлемой частью судебной системы, как дубинки приставов или мантии судей. Тем не менее Рейнберд продолжал сокрушенно качать головой. Джек не говорил ни слова в свое оправдание, губы его были плотно сжаты.
Судья повернулся ко мне:
– Десять лет назад, когда мастер Барак начал работать в качестве клерка на выездных сессиях суда присяжных, он уже обладал немалым опытом. Годы работы с вами и служба у Томаса Кромвеля не прошли для него даром. Он приносил немало пользы в качестве осведомителя, помогал отобрать подходящих присяжных, заблаговременно узнавал о царивших в городе настроениях, проводя вечера в разговорах с завсегдатаями трактиров и харчевен. Про обычную для клерка возню с бумагами я и не говорю. Однако прошения о вызове свидетелей в суд, которые Барак неоднократно подавал в ходе нынешней сессии, вызвали недоумение его непосредственного начальства. Сегодня он совершил очередной недопустимый просчет, позволив вам находиться в конторе, куда доступ для посторонних лиц закрыт. Сержант Шардлейк, вы подкупаете служащих суда, дабы обеспечить себе их содействие.
– Я всего лишь поступаю так, как поступают все прочие, милорд, – растерянно пробормотал я. – То же самое можно сказать и про Барака. И я никогда ему не платил.