Император Август и его время - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Князький cтр.№ 16

Самого Октавия Цезарь направил в Эпир, в город Аполлонию, куда молодой человек прибыл на третий месяц после своего возвращения в Рим ^[143]. Это означало, что диктатор мыслил привлечение Гая к участию в грядущем походе против дакийцев и затем против парфян ^[144]. Согласно пожеланию Цезаря, в Аполлонию Гая сопровождали его близкие друзья – Марк Випсаний Агриппа и Квинт Сальвидиен Руф. Вместе с ними он проходил обучение военному делу в кавалерийских подразделениях, прибывших в Эпир из Македонии ^[145]. Помимо этого Октавий продолжал занятия свободными науками и искусствами ^[146]. Сам Гай Юлий Цезарь, готовясь к главному военному походу своей жизни по пути Александра Великого, продолжал обустраивать Римскую державу, наконец-то, после тяжёлой Испанской кампании полностью оказавшейся в его власти. Власть эта для него, в чём сомневаться не приходится, была средством вывода государства из явно затянувшегося всеобъемлющего кризиса, для чего следовало провести необходимые преобразования ^[147].

Для проведения реформ требовалась, прежде всего, организация той самой высшей власти, каковой после четырёх лет гражданской войны Цезарь и добился. И здесь важен взгляд самого победителя на Республику, которая и оказалась в его власти.

Необходимо помнить, что само это понятие «Республика» для римлян вовсе не было обозначением формы правления ^[148]. Для них оно было равноценно понятию «respopuli» – делу всего римского народа. «Оно охватывало всю сферу его интересов, материальных и духовных ценностей, государственных институтов и обычаев» ^[149]. Такова была историческая традиция понимания римлянами сути их Республики, насчитывавшая уже более четырёх с половиной столетий. Однако, потрясения гражданских войн, безусловная неспособность традиционной формы правления обеспечить Римской державе внутреннюю прочность не могли не породить и появления иного взгляда на понятие «Республика». И первым, кто озвучил этот новый взгляд, был Гай Юлий Цезарь: «Республика ничто, пустое имя без тела и облика ^[150]».

То, что здесь Цезарь истолковывает слово «республика» исключительно как форму правления – сомнению не подлежит. Ведь само Государство Римское вовсе не было для него пустым именем. Его величию и процветанию диктатор отдавал все свои силы. Могущество, слава, благополучие Рима – в этом Цезарь и полагал весь смысл своей державной деятельности. Пустым же местом для него была изжившая себя форма правления.

В этом, правда, мало кто в Риме мог быть с ним солидарен. Для того же Цицерона «res publica amissa» – «утраченная республика» – это не просто уходящая в прошлое форма правления ^[151]. В одном из писем к Луцилию Пету великий оратор оплакивает не форму правления, погибающую при единовластии Цезаря, но погибель самого государства, отечества: «Отечество я уже оплакал сильнее и оплакивал дольше, чем любая мать – единственного сына … Мы уже четыре года живы по милости, если милость или жизнь – пережить государство» ^[152].

И ведь это было не приватное мнение Марка Туллия Цицерона, так мыслило подавляющее большинство римской элиты. Так что, сильнейшая оппозиция представлениям Цезаря и, главное, его действиям по упразднению Республики как формы управления Римом была неизбежна.

Что же являла собой власть Гая Юлия Цезаря в Риме, завоёванная им в итоге Гражданской войны 49–45 гг. до н. э.?

Споры об этом ведутся историками уже не одно столетие и конца таковым не видно. Во второй половине XIX века сформировался сугубо апологетический взгляд на Цезаря, причём параллельно в трёх разных историографиях – французской, немецкой и английской. Это Огюст Конт, министр образования Наполеона III Жан Виктор Дюруи, крупнейший немецкий антиковед Теодор Моммзен, английский историк Джеймс Фрауд. Независимо друг от друга у всех этих авторов Юлий Цезарь изображался в идеальных формах и образцах, это был просто культ гения ^[153]. Отсюда и идеализированная оценка власти Цезаря: «демократическая монархия» ^[154].

Приписывание Цезарю «гениальной проницательности», способной предвидеть события трёх ближайших веков, никуда не ушло и в XX столетии ^[155]. Это отметил С. Л. Утченко ^[156]. Приписывались Цезарю и стремления установить в Риме эллинистическую форму монархии с очевидным уклоном в монархию восточную ^[157].

Строго говоря, отрицать монархические устремления Цезаря сложно. Для ведущих исследователей той эпохи они совершенно очевидны ^[158]. Что же лежит в основе этого подхода?

Цезарь не стал упразднять или даже покушаться на традиционные римские учреждения. Сенат, консулы, преторы, эдилы, квесторы, трибуны, народные собрания – все это продолжало существовать, будто в государстве ничего не произошло. Да было бы и странно, если бы Цезарь на них покусился. Во-первых, здесь он не нашёл бы ни малейшей поддержки ни в одном из слоев римского общества, во-вторых, а как же тогда собственно управлять государством? Естественно, что он должен был опираться на действующие государственные институты. Задача была только в одном: их надо было приспособить к новой реальности – обретённому им по итогом гражданской войны единовластию. А оно вытекало из следующих его полномочий: пожизненная диктатура – dictator perpetuus, консульская власть, каковой он располагал с 48 г. до н. э., цензорская власть – praefectura morum, а также трибунские полномочия – tribunicia potestas. Как патриций он не мог быть трибуном, но полномочия таковые ему были послушно предоставлены. Не забудем и полномочия верховного понтифика, каковыми он обладал с 63 г. до н. э., когда ещё и помышлять не мог о грядущем единовластии ^[159].