По дороге домой Рорк накрыл ее руку ладонью.
— По-моему, это был чудесный вечер.
— Ну, в общем, можно было выдержать без особого напряга.
— Какая высокая похвала!
Ева засмеялась и вытянула ноги. Где-то по ходу вечера она вняла его совету. Она расслабилась. А расслабившись, начала получать истинное удовольствие от всего происходящего.
— Я не шучу.
— Дорогая Ева, я прекрасно знаю, что ты не шутишь.
— Скользкий ты тип, Рорк. Наглый и самоуверенный.
— Иначе я был бы не я.
— Господи, и почему меня окружают одни нахалы?
— Родственные души.
— Ну, как бы то ни было, — сказала она, немного помолчав, — любопытно было понаблюдать, как ты вешаешь им лапшу на уши.
— Я никому не вешал лапшу на уши. Лапшу на уши вешают, когда речь идет о бизнесе. А тут был задушевный и дружеский разговор.
— Как поучительно! — Ева откинулась головой на спинку сиденья. Она устала, но с удивлением поняла, что не чувствует себя измученной. — Разговора было очень много. Самое странное, что он даже не был скучным и не раздражал.
— Господи! — Рорк взял ее руку, поднес к губам и поцеловал, проезжая в ворота дома. — Я тебя обожаю.
— Этого сегодня тоже было много. Все друг друга обожали.
— Очень приятно было провести время с двумя парами, столь явно влюбленными друг в друга.
— Даже слишком явно. Воздух так и сочился сексом. А ты никогда не задумывался, что было бы, если их поменять местами? Ты можешь себе представить Пибоди с Чарльзом, а Луизу с Макнабом? По-моему, это было бы жутким извращением.
— А ты могла бы представить Пибоди с Луизой?
— Нет, ей-богу, ты больной. Настоящий извращенец.
— Да я просто шучу.
Вестибюль они миновали благополучно: Соммерсет, судя по всему, уже досматривал второй сон. Рорк взял Еву под руку, и они поднялись по лестнице в спальню.
— А к вам, похоже, пришло второе дыхание, лейтенант.
— Скорее третье или даже четвертое. Я действительно чувствую себя неплохо. — Ева ногой захлопнула за собой дверь. — Честно говоря, я возбудилась от всей этой любовной атмосферы. Как насчет избыточного секса?
— Я уж думал, ты так и не попросишь.
Обхватив рукой его шею, Ева подпрыгнула, чтобы он мог подхватить ее на руки. И тут ей в голову пришла неожиданная мысль. Она подсчитала свой и его вес и прищурилась.
— Как ты думаешь, куда бы ты мог меня отнести?
— Первое, что приходит мне в голову, это постель.
— Нет, я имею в виду, на какое расстояние? Особенно если я… — Ева расслабилась, перестала держаться и неподвижным грузом повисла у него на руках. Рорк не споткнулся, не замешкался, только перехватил ее поудобнее. — Так немного труднее, верно?
— Я все-таки смогу дотащить тебя до постели и надеюсь, там ты несколько воспрянешь.
— Ты в хорошей форме, но, держу пари, тебе пришлось бы нелегко, если бы надо было пронести меня вот так ярдов двадцать-тридцать.
— Поскольку я тебя пока еще не задушил, вряд ли мне придется это делать.
Ева опять обвила его шею руками.
— Извини. Больше никаких убийств в нашей спальне. — Она так и не разжала рук, когда он опустил ее на постель. — Потрогай меня.
Его это явно позабавило. Он укусил ее за подбородок, и длинные пряди его шелковистых волос защекотали ей щеки.
— Это, безусловно, входит в повестку дня.
— Нет. — Ева опять засмеялась, перевернулась и оседлала его. — Мне нравится, когда все происходит как бы невзначай, как будто мы вовсе об этом не думали. — Она наклонилась, провела губами по его губам, сплела пальцы с его пальцами и завела его руки за голову. — Мне очень нравится все это.
— Угощайся, — пригласил Рорк.
— Пожалуй, на этот раз нам придется сделать все по-быстрому, пока я не потеряла свое третье дыхание. Или четвертое. — С этими словами она тоже укусила его за подбородок, не размыкая сплетенных пальцев, скользнула губами вниз, к его горлу, потом вернулась к губам. А затем выгнула спину, как кошка, и принялась расстегивать его рубашку. — Да. — Она провела ладонями и губами по его груди. — Ты в форме.
Ева чувствовала, как ускоряется стук его сердца под ее прикосновениями; чувствовала, что он хочет ее. Разве это неудивительно, что он всегда ее хочет?..
Мышцы его живота дрогнули, когда она скользнула ниже и прикоснулась к ним. Рорк вздрогнул всем телом и застонал, почувствовав, как ее язык забирается под пояс брюк. Она расстегнула «молнию», освободила его — и принялась мучить.
Потом Ева разогнулась, не сводя с него глаз, стянула платье и прижала его ладони к своим грудям. Ее голова откинулась назад, из горла вырвался низкий протяжный стон. Руки у него были сильные, ловкие и умелые. Долгие влажные спазмы начали сотрясать ее тело, когда он пустил их в ход.
— Позволь мне… Позволь…
Рорк приподнялся, прижался губами к ее губам. Пульсация превратилась в жжение, а стон — в рыдание. Вот теперь можно было действовать быстро. Длинные, стройные, сильные тела скользили друг о друга, жадные рты требовали большего. Зубы кусались, ногти царапались, горячие языки кружили. И вот опять она оседлала его, дрожа от нетерпения. Опять их руки сомкнулись, взгляды скрестились. Наконец Ева глубоко вобрала его в себя, вскрикнула и, задыхаясь, наклонилась к нему. Ей нужно было отдышаться, прийти в себя.
— Минуту, — с трудом прошептала она. — Это слишком. Подожди минуту.
— Нет, это не слишком. — Его губы обжигали ее. — Никогда не бывает слишком много.
«И никогда не будет», — подумала Ева, распрямилась и пустилась вскачь.
15
Пока Ева спала сном без сновидений, свернувшись калачиком рядом с Рорком, женщина по имени Аннализа Саммерс оплатила свою часть чека и пожелала подругам спокойной ночи. Ежемесячное заседание их театрального клуба закончилось позже обычного, потому что у всех было полно новостей. Клуб, в сущности, являлся лишь предлогом, чтобы встретиться с подругами, перекусить, выпить немного и поговорить о мужчинах, о работе… и опять о мужчинах.
Но ей, безусловно, полезно было выслушать различные мнения о просмотренных спектаклях. Эти мнения — наряду со своим собственным —Аннализа использовала в своей еженедельной колонке театрального журнала «Стейдж раит».
Аннализа обожала театр с тех самых пор, как в первом классе начальной школы сыграла роль Сладкой Картофелины в представлении на День благодарения. Актерским талантом бог ее не наградил — хотя над Сладкой Картофелиной ее мать даже всплакнула немного; режиссером или театральным художником она тоже не стала. Но ей удалось превратить свое увлечение в карьеру, публикуя свои наблюдения о спектаклях, поставленных как на Бродвее, так и вдали от него.