Считал напрасной идеей возвращать проданные из мэнора вещи… Все равно придется снова продать. И уже много дешевле…
— Бенсон, — спросила Аделия, — в мэноре есть мыловарня?
— Само собой, госпожа. Как и все остальное: пивоварня, коптильня и другие хозяйственные постройки.
Аделии показалось, что он несколько оскорбился, посчитав, что хозяйка заподозрила мэнор в отсутствии собственной мыловарни. И она улыбнулась… Подобная щепетильность говорила лишь об одном: поместье небезразлично ему, а значит, они сработаются.
— Замечательно, — констатировала она.
И только на подъезде к городу Бенсон спросил вдруг:
— Позвольте узнать, а почему вы спросили? Мыловарня давно заперта, никто ей не пользуется многие годы.
Аделия с заговорщическим видом и отозвалась:
— Хочу это исправить. Будем варить лучшее мыло на весь Ланкашир! — И получила настоящее удовольствие при виде отвисшей челюсти своего управляющего.
Как раз в этот момент они заметили двух женщин в богатых платьях, вышедших из одежной лавки миссис Кендалл. Они окинули Аделию взглядом, одна шепнула другой что-то на ухо…
— Баронесса Квинсли и леди Стентон, — просветил хозяйку обретший дар речи управляющий. — Они были на вашей свадьбе, как вы, должно быть, помните, госпожа.
Аделия совершенно не помнила: тот день запечатлелся в сознании смазанной кляксой. Отчетливыми оставались лишь глаза Коллума Шермана, глядящие с жалостью и сожалением…
А эти дамы, верно, помнят все преотлично, об этом и шепчутся.
Аделия почти отвернулась, торопясь сделать вид, что не заметила их, но в глазах опять полыхнуло: либо солнце на миг ее ослепило, либо…
— Пойду поприветствую их, — сказала она. — Будет невежливо поступить как-то иначе. А вы поезжайте по делам, Бенсон, — ждать меня ни к чему.
И Аделия направилась к леди, нет-нет да поглядывающим на нее.
— Рада снова вас видеть, — сказала она, легко спешившись перед ними и держа кобылу на поводу. — Какая приятная встреча!
Обе женщины отозвались ответными радостными приветствиями: мол, как они рады этой неожиданной встрече, они-де не знали, что они с мужем вернулись. Не с мужем? Так даже лучше: есть возможность пофлиртовать с местными джентльменами. С какими же? Да вот хотя бы с Коллумом Шерманом… Обе залились румянцем, словно девицы на выданье. Она-де, должно быть, помнит такого…
С трудом, но Аделия улыбнулась: о да, между ними имело место знакомство, отозвалась она. И леди Стентон, прикрывшись веером, вопросила: каким она находит это знакомство, достаточно ли… приятным?
Бесстыдство заданного вопроса заставило девушку внутренне сжаться — они снова бередили больное — но… она не доставит им удовольствия судачить о ней. Уж лучше — о Коллуме Шермане…
Потому и сказала:
— Интересен он скорее лицом, — пожала плечами с многозначительным видом, — а не мужской силой… Увы.
— Кровь господня, — ахнула баронесса Квинсли и заработала веером, разгоняя румянец на бледных щеках, — хотите сказать, что он… недостаточно мужественен?
— Увы.
Обе женщины переглянулись, и Аделия, крайне довольная результатом своей маленькой мести семейству Шерманов, поспешила добавить:
— Извините, что вынуждена откланяться, дамы: меня ждет крайне приятное дело.
Какое же? Обе дамы вскинули бровки. Выбор чудесного туалетного мыла в лавке местного мыловара. Даже в Лондоне, здесь Аделия понизила голос, не нашла она ничего столь же прекрасного. И к тому же, по сносной цене…
Не прошло и минуты, как обе ее собеседницы напросились сопроводить ее в эту лавку, и Аделия, пусть сама не была там ни разу и знала только со слов Глэнис, где ее отыскать, с радостью согласилась.
К счастью, лавка Китона Уэсли отыскалась довольно легко: полуподвальное помещение с двумя маленькими окошками было похоже на подземелье. Правда, пахло в нем много лучшего земляного «мешка», и женщины, было смутившиеся непритязательным видом стен, очаровались их внутренним содержимым.
Целым прилавком премилых брусков самого разнообразного мыла с ароматами столь приятными, что невольно екало сердце. И когда Китон Уэсли, пораженный визитом трех столь родовитых особ, получил деньги с каждой, а Аделия, распрощавшись с подругами, воротилась в полутемную лавку, между ними случился знаменательный разговор.
— Мистер Уэсли — сказала Аделия, — ваш товар достоин того, чтобы быть в каждом богатом доме нашего края. Если согласитесь работать на моей мыловарне, обещаю, что не обижу ни отношением, ни деньгами. Мы составим письменный договор и скрепим его подписями, как полагается. — И глотнув воздуха: — Согласитесь ли вы работать в Айфорд-мэноре, мистер Уэсли?
Старик, седовласый, с внимательными глазами светло-голубого оттенка, глядел на нее, как бы оценивая. Как же, женщина, да еще о делах говорит… Прежде ей и в голову такое бы не пришло, но права была старая нянюшка: у Аделии отцовский характер. Брат, вопреки родительской воле, в церковь подался, а она неожиданно ощутила желание созидать… Столь мощное и стихийное, что назвать это чем-то иным, кроме врожденного дара, назвать было сложно.
«Аделюшка еще всем нам покажет…»
Слова нянюшки явственно прозвучали в ее голове, так, словно она за спиною стояла, и голос Китона Уэсли прозвучал вслед за ними:
— Если позволите, я хотел бы в первую очередь осмотреть мыловарню, госпожа Айфорд.
Аделия, с замиранием сердца дожидавшаяся ответа, расцвела счастливой улыбкой.
— В любое удобное для вас время, — сказала она.
И они с мистером Уэсли по-мужски пожали руки друг другу.
12 глава
У Бенсона все еще голова гудела с похмелья… Он маялся болью с самого пробуждения, и теперь, стоило только поговорить с новой хозяйкой, боль усилилась вдвое. Если ни втрое…
Продать карету, да заложить нитку жемчуга — куда ни шло по сравнению с мыловарней.
Что она себе напридумывала, девчонка сопливая?
Там и стены, верно, прогнили, а чаны покрылись плесенью…
Нет, зря он не понаддал Коллуму Шерману, этому черту проклятому… Зря его забоялся и пошел на попятный. Лучше бы сел на лошадь, да уехал подальше. Пусть даже в Лондон… Жизнь там, конечно, не сахар, но хотя бы сопливые бабы не учат управляться хозяйством.
Вещи-де выкупи и назад привези… А потом что? Растрынькает все, что есть, и опять: «Бенсон, что делать?»
А этот гад загребущий, ростовщик, так называемый, дал вдвое дешевле, чем просит теперь за ту самую вещь.
— Зеркало венецианское… пять шиллингов, четыре пенса.
У Бенсона перекосилось лицо.
— Ты дал за него три шиллинга и три пенса, прохвост. А теперь дерешь вдвое больше! — ударил он по столу.