Грешники - читать онлайн книгу. Автор: Айя Субботина cтр.№ 126

В конференц-зале виснет длинная совершенно беззвучная пауза.

— Я не позволю ни вам, — взгляд на выпучившую глаза Лисину, — ни тебе, — на ошалевшую Шевелёву, — тревожить память о нем и поливать помоями его имя. Я любила Гарика. Любила не за его деньги и не потому, что хотела написать докторскую диссертацию о внезапно выздоровевшем смертельно больном. Я любила его как женщина, которой он помог стать сильнее, смелее и мудрее. Никто из вас не знает, какими были его последние дни. Как его тошнило почти не переставая, как он медленно, сначала день за днем, а потом час за часом угасал у меня на руках!

Мне уже плевать, что это все — навзрыд, с полным ртом невысказанной боли и полными лазами раскаленных слез.

Это — моя правда.

— Никто не знает, как он хотел жить! До последнего — просто жить! Не превращаться с твоего подопытного кролика, бездушная сука, а жить и дышать чистым воздухом наслаждаться тем, что может просто ходить по улице и делать миллионы фотографий! Он знал, что все равно умрет, понимаете?! Он все знал, но жил до последнего вздоха! Никто из вас не выдержал бы и дня такой жизни, а он мог — и даже шутил, и смеялся, и не хотел говорить о том, что каждый красивый рассвет делает его жизнь короче еще на день! И даже когда…

Я вспоминаю, как он находил миллионы причин спровадить меня из больницы, потому что заканчивалось действие обезболивающих и ему было слишком тяжело сдерживать болезненную агонию. А я сидела за дверью, слышала, как он кричит и ничего не могла сделать, потому что должна была позволить ему оставаться сильным.

Быть Моим Мужчиной до самого конца.

— Я ненавижу вас всех, — говорю мертвым голосом, потому что ужа знаю — пути назад не будет. — И никто из вас не будет жить спокойно, пока я хожу по этой земле.

Отец Гарика достает что-то из внутреннего кармана пиджака и протягивает мне через весь стол.

И это очень похоже на какую-то важную деталь, без которой вся эта история могла бы скатиться в бесконечную шекспировскую вражду.

— Что это такое? — У Лисиной дрожит голос, и она путает буквы даже в простых словах. — Что это такое, Сергей? Отдай это мне, немедленно!

Она тянет руку, но отец Гарика сначала передает мне два бумажных конверта, а потом, почти незаметным и неожиданно быстрым движением, наотмашь бьет Лисину по лицу.

Так сильно, что, если бы не поддержка юриста, она бы точно опрокинулась со стула.

— Хватит, Анна. — У него очень грубый и тяжелый голос. Даже не подозревала, что в этом почти что прозрачном сером человеке может быть столько сдерживаемой злости. — Ты дошла до предела.

Она держится двумя руками за щеку, и сквозь растопыренные пальцы хорошо видна покрасневшая от силы удара кожа. Лисина почти не переставая моргает, как будто у нее в голове заел перерабатывающий информацию компьютер, и она никак н может понять, что произошло.

Но я, кажется, догадываюсь.

Потому что даже забитая и сидящая на цепи собака может дойти до той степени, когда ей останется только огрызаться с ответ, даже если после этого ее пристрелят.

Нельзя недооценивать тихих и спокойных людей, потому что — как там пишут? — они сжигают корабли вместе с гаванями.

Оба конверта подписаны почерком Гарика.

Я провожу пальцем по красивым ровным буквам и чувствую себя так, словно в последний раз прикасаюсь к его ладони.

На одном написано: «Для Маши, последнее».

На втором: «Для экстренного случая».

Я вскрываю его первым, потому что второе… Я не хочу читать его здесь, в воздухе, пропитанном грязью и алчностью.

Это заверенные у нотариуса документы.

Я почти не понимаю, что там — не могу читать из-за нового приступа слез.

Один из моих юристов осторожно берет документы из моих рук, проходит по ним взглядом и как-то чрезмерно с облегчением выдыхает.

— Это нотариально заверенное письмо от Игоря Сергеевича Лисина, за… гммм… неделю до его смерти.

Я снова крепко закрываю глаза, потому что не помню эту неделю.

Она вся слилась в бесконечный поток боли и жизни, которая превратилась в медленную череду капель из большого прозрачного пузыря капельницы. Гарик уже совсем не мог… без нее. А я что-то делала, что-то говорила, пыталась шутить и даже притащила большой ватман и кучу старых журналов, из которых мы вместе составляли карту желаний.

Мы оба знали, что эти желания невозможны для одного из нас, но упрямо делали вид, что у нас впереди целая жизнь.

— Эти документы подтверждают, что Игорь Лисин находился в здравом уме и крепкой памяти, что он является законным отцом Даши и… вот, — адвокат показывает еще один документ, — есть заверенная экспертиза, подтверждающая отцовство. Это государственный медицинский центр, его квалификация не позволяет ставить результат од какое-либо сомнение.

Я всхлипываю и дрожащими пальцами беру протянутую отцом Гарика салфетку.

Даже среди агонии, Гарик… позаботился о нас с Дашей.

Он всегда играл на шаг вперед. Всегда каким-то особенным чутьем понимал, где тонко и может порваться. И подстраховывал меня. Даже когда его не было рядом, он всегда держал руку на пульсе и его юристы направляли меня по правильному пути, не давали наделать откровенных глупостей, хотя и не ограничивали. И потом с Бакаевым.

И вот теперь.

Как будто знал, что его мать может пойти ва-банк.

Хотя, чему удивляться? Он всегда знал, на что она способна.

— Я не верю, — продолжает шипеть Лисина, но на этот раз одного взгляда мужа хватает, чтобы она запихнула свое ядовитое жало в известное место.

— Здесь есть все необходимые подтверждения, — уж увереннее говорит мой юрист. — Эти документы невозможно оспорить ни в каком суде. За неделю до смерти Игорь Лисин отдавал отчет всем своим действиям, и все эти документы подтверждают его намерение оставить все свои активы и все свое имущество законной жене и дочери.

Игорь даже после смерти не дал втоптать в грязь меня и Дашу.

Нужно быть совсем сумасшедшей, чтобы при таких обстоятельствах пытаться оспорить медицинскую экспертизу. Никто на это не пойдет, даже Лисина.

— Это все какой-то бред, — фыркает Шевелёва, встает и идет к двери.

Очевидное неприкрытое бегство. Не знаю, что Лисина пообещала ей за участие, но сегодня все уйдут ни с чем.

— Одну минуту, — я встаю и иду следом за беглянкой.

Догоняю ее уже в коридоре, хоть она и пытается быстро переставлять ноги.

— Я лишу тебе должности с волчьим билетом, — говорю ей вслед, хоть она настойчиво делает вид, будто не слышит мои окрики. — Такие твари не имеют право приближаться к людям, не то, что их лечить.