— Сейчас поколдую, — согласилась она, подошла к двери и крикнула: — Инструменты готовы?
— Ламия?! — возмущенно закричал он.
А тем временем в комнату начали возвращаться слуги и среди женщин Никандр заметил и воинов.
— А вы что здесь делаете? Проваливайте! Я иду на поправку! — закричал он испугано. Мужчины смотрели нерешительно, явно не ожидая найти его в сознании, да ещё и такого говорливого. — Выйдите! Я сплю!
Ламия встала перед ним, повернувшись к мужчинам в дверях лицом.
— Появился гной, жар не спадает, его лихорадит, он бредит. Надо отнять ногу, — сказала она, обращаясь к ним.
Никандр выглядывал из-за её бока, пытаясь понять, что происходит. Заметил Фавия, а также то, как тот согласно кивнул.
— Фавий! — заорал Никандр, видя, как слева от него Олин готовит устрашающего вида пилу. — Я запрещаю. Это приказ! Если вы посмеете отрезать мне ногу, я поправлюсь и казню вас! Всех!
Друг посмотрел на него. Но не со страхом или сомнением, а с жалостью.
— Держать его надо? — понимающе уточнил он.
— Да, — кивнула Ламия. — И возможно пилить. Кость бедренная, мне вряд ли хватит сил.
Фавий согласно кивнул.
— Лекаря ждать не будем?
— Он только через день приедет в лучшем случае, — доложила Рамилия, с беспокойством глядя на свою бледную Госпожу.
Ламия задумалась ненадолго.
— Он может не успеть. Боюсь рисковать. Давайте резать.
— Ламия!
— А усыпить его нельзя? — поинтересовался Фавий, продолжая всё также с жалостью смотреть на друга.
— Усыпим, конечно, — кивнула Ламия. — Вернее попробуем. Скорее всего он от боли проснется.
— Нет. Нет, — с беспокойством начал повторять Никандр, видя, как вокруг начинается движение: мужчины проходят вглубь комнаты, занимают места по разные стороны от него, Рамилия подхватывает ребёнка и выходит, Рела выносит колыбель следом за ней в коридор. — Ламия, прошу. Не надо.
Олин, с сомнением глядя на Госпожу, передала ей пилу. Ламия приняла её и Никандру показалось, что её рука дрогнула.
— Давайте я, — предложил Фавий королеве, протягивая руку. Та посмотрела на его ладонь, а затем медленно качнула головой.
— Снотворное готовить?
Королева кивнула, но продолжала молчать, глядя на пилу в своей дрожащей руке.
— Госпожа, давайте я, — снова попросил Фавий, пытаясь отнять у неё инструмент.
Никандр насторожился, наблюдая, как тремор жены усиливается. В итоге она выронила пилу на пол и сдавила голову с разных сторон, беспомощно простонав.
— Ладно. Ещё подождём, — сказала дрогнувшим голосом, в конце концов. — До утра. Может, лекарь приедет.
— Я видел уже такие раны. Тут только резать, — хмуро ответил Фавий. — Может быть, вам выйти?
— Ты что не слышал, что сказала королева? Ждём! — рявкнул Никандр, грозным взглядом прожигая тех, кто взял его за руки.
— Подождём, — отчаянно подтвердила Ламия, одной рукой сжимая запястье другой, чтобы прекратить тряску. — Выйдете. Все.
Слуги снова пришли в движение, на этот раз выходя. Никандр облегченно выдохнул, расслабляясь и чувствуя, как виски сдавливает боль.
— Ламия, — позвал он, не в силах снова поднять голову, но беспокоясь за неё — выглядела она с трясущимися руками и отчаянным взглядом не лучшим образом.
Он услышал шелест её юбки, а затем увидел. Она оглядывалась и хмурилась.
— Где сын? — с беспокойством спросила она. — Салий? То есть Ратор?
Она отошла от него, и он снова потерял её из вида, прислушиваясь к обеспокоенному крику и чувствуя, как боль в висках усиливается, а вместе с этим его клонит в сон.
— Зачем ты его взяла?
— Я думала…
— Не надо думать! Он должен быть всё время рядом со мной! Я не приказывала его уносить. Верни колыбель на место.
Он увидел её, край пеленки и то ли уснул, то ли потерял сознание из-за одолевших усталости и слабости после борьбы за собственную ногу.
На этот раз спал крепко. Жужжание не беспокоило.
— Никандр, — его кто-то потряс за плечо. — Проснись.
Он приоткрыл глаза и увидел Ламию. Пахло чем-то съестным.
— Как себя чувствуешь?
— Нормально, — прошептал он, снова прикрывая глаза.
— Есть хочешь?
— Нет, — покачал головой.
— Ты уже больше суток не ел. Давай хотя бы немного?
— Не хочу.
— Я сварила куриный бульон. На этот раз точно с любовью.
— Из чьего легкого? — поинтересовался он, с любопытством приоткрыв один глаз и с трудом улыбнувшись — губы снова были сухие.
— Из твоей ноги, — фыркнула Ламия раздраженно.
— Не смешно.
— Про легкое тоже не смешно, — заверила она, поднося тарелку к его лицу и зачерпывая ложкой золотистый бульон.
— Я не хочу.
— Пару ложек. Совсем чуть-чуть.
— Две?
— Пять.
— Торговаться будем? — поразился он.
— Нет. На пяти остановимся.
С тяжелым вздохом он приподнялся и послушно открыл рот. Ламия осторожно его покормила, пристально следя за выражением лица. Когда же он проглотил оговоренное количество ложек и снова лег, она отставила тарелку, поцеловала его в губы и снова прошептала:
— Землязабериегохворизабериегонедуг.
Землязабериегохворизабериегонедуг.
Землязабериегохворизабериегонедуг.
— Это не похоже на молитву. Позови мою мать, она научит тебя молиться, — проворчал он, снова закрывая глаза и быстро проваливаясь в сон.
— Это заговор на здоровье. Меня так мама в детстве лечила, — услышал он или ему почудилось.
За ночь он просыпался ещё несколько раз. И всегда видел рядом с собой Ламию: то она кормила сына, то снова полу дремала в кресле, повторяя как завороженная свою скороговорку, то куталась в одеяло, еле передвигаясь из угла в угол и засыпая на ходу.
— Ты когда в последний раз спала?
— Не помню.
— Иди спать.
— Не говори. Спи, — попросила, не разжимая сцепленных в замок пальцев, упираясь в них лбом и не открывая глаз. — Землязабериегохворизабериегонедуг. Землязабериегохворизабериегонедуг. Землязабериегохворизабериегонедуг.
Её присказка, которая изначально ему не нравилась и вызывала раздражение, вскоре начала действовать как колыбельная. И, судя по всему, не только на него, но и на сына, которые вел себя подозрительно спокойно.