Воображая город. Введение в теорию концептуализации - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Вахштайн cтр.№ 35

Страница

Видимо, из‐за названия статьи исследовательский посыл Грановеттера получил неверное истолкование. Слабые связи не лучше и не сильнее сильных. Дело не в самих связях, а в их конфигурации; речь идет о силе и ценности «локальных мостов». Именно наличие «мостов» определяет способность сообщества к солидаризации. Свою собственную заслугу Грановеттер видит в создании такой теоретической рамки,

Изящным теоретическим ходом Грановеттер вернул смысл понятию сообщества, сделав для современных community studies больше, чем десятки ностальгирующих урбанистов, работающих в жанре «тоски по утраченной солидарности». Его модель ценна в трех отношениях. Во-первых, она операциональна: простое упоминание исследований, в которых использовались элементы его концептуализации, заняло бы несколько страниц ²⁵. Во-вторых, она создает возможности новых концептуальных «подсоединений». Так же, как и Ольденбург, Грановеттер десубстанциализирует сообщество – это больше не «вещь среди вещей» со своими собственными нормами, правилами и практиками, – но делает он это принципиально иначе. Ольденбург переносит сообщество в потенциальный план – оно может и должно возникнуть в качестве эффекта правильного городского планирования. Грановеттер же показывает сообщество как изменчивую топологическую конфигурацию сильных и слабых связей между индивидами. В-третьих, модель Грановеттера открывает новые перспективы проблематизации. В частности, позволяет заново поставить вопрос об отношении связей и действий.

На первый взгляд, объяснительная схема Грановеттера выглядит следующим образом: люди оказываются в локальных контекстах, где, участвуя в практиках солидаризации, формируют и поддерживают определенную конфигурацию связей. Затем эта топология социальных отношений становится предпосылкой солидарного коллективного (в определенном смысле – политического) действия. Действия создают отношения, отношения делают возможными действия. Образование «мостов» само становится мостом между рутинными практиками и политическими выступлениями:

Но на следующем этапе Грановеттер выносит все эти многочисленные локальные практики и события солидаризации за скобки. Его интересует исключительно конфигурация связей, которые теперь выступают в качестве независимой переменной (тогда как политическая мобилизация остается зависимой). В следующей главе – на примере поисков потерявшегося в Корсторфайне кота – мы увидим прямо противоположное решение этой теоретической дилеммы, предложенное исследователями-этнометодологами.

А пока рассмотрим третью стратегию ревитализации сообщества.

Классическое представление о сообществе в городских исследованиях вобрало в себя три интуиции, концептуально зафиксированные в трех разных языках описания. Это идея сообщества как исходной примордиальной общности (Gemeinschaft) у Фердинанда Тённиса [Тённис 2002b]. Это антропологическая интуиция сообщества как племени, обладающего собственной морфологией, космогонией, ритуалами, верованиями и практиками солидаризации [Мосс, Дюркгейм 2011; Дуглас 2000]. И это идея локального сообщества как соседства у представителей двух первых поколений Чикагской школы [Park, Burgess, McKenzie 1925]. Соединение трех этих интуиций в городских исследованиях привело в конечном счете к рождению идола сообщества – субстанциализации и овеществлению социальных единиц города. Но для самих классиков нашей дисциплины сообщества еще не были непроблематичными, самозаконными и суверенными единствами. Этому концепту требовались обоснование и основание. Любопытна история одной из таких теоретических опор – идеи судьбы.

В 1873 году Фердинанд Тённис, еще будучи студентом, нашел в библиотеке своей старой школы в городе Хусуме недавно изданную работу Ницше «Рождение трагедии из духа музыки». «Тённис был очарован и поражен», – пишет Гарри Либерсон, автор блестящего исследования «Судьба и утопия в немецкой социологии (1870–1923)» [Liebersohn 1988]. Греческая интуиция судьбы и трагедии в ее ницшевском переосмыслении благодаря Тённису стала частью социологической теории. Дальнейшая история, рассказанная Либерсоном, включает в себя романтические чувства Тённиса к Лу Саломе, попытки достучаться до Ницше, разочарование в его философии и многое другое, но главное – прочный альянс судьбы и сообщества, которое начинает мыслиться в зарождающемся языке социологии как сообщество судьбы, или судьбическая общность (Schicksalsgemeinschaft).

С самого своего рождения концептуализация судьбической общности оказывается на стыке двух линий теоретического напряжения. Первая – напряжение между fate и destiny. Судьба как destiny предполагает предопределенность и предзаданность событий человеческой жизни. Она являет себя в мрачных пророчествах и предсказаниях. Это интуиция детерминированности событийной связи. Судьба как fate, напротив, отсылает к выбору судьбы и к возможности связать свою судьбу с чем-то иным – городом, человеком, профессией, сообществом. Связь событий не предопределена, но и не случайна – каждый следующий выбор до некоторой степени детерминирован всей совокупностью предыдущих выборов. Это интуиция контингентности. Этимологический анализ латинского концепта fatum может указать на происхождение данной линии напряжения [Бенвенист 1995: 321–323].

Страница