Янтарь в болоте - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Кузнецова cтр.№ 5

Про наряды княгиня вещала, стоя на верхушке внутренней лестницы, а Алёна, чтобы попусту не тратить время, ходила вокруг. По переходу прямо, по лестнице наверх, еще пару десятков шагов, поворот – и обратно. Порой старуха прерывалась, чтобы прикрикнуть на подопечную, которая постоянно путалась в непривычно длинной юбке.

– Что ж ты за девка такая? Как мужик шагаешь! Короче шаги, мягче!

– Подол до колена не задирай! Ты еще исподнее всем покажи!

– Плыть как лебедушка, а не топать, как кобыла!

– Матушка, дай мне силы не отлупить эту дуру как сидорову козу!..

С каждым шагом Алёне все меньше хотелось становиться княжной даже ненадолго. Через полчаса неспешного вышагивания по обрыднувшему пути она сдерживалась, чтобы все не бросить, только из семейного упрямства и задетой гордости.

Наконец отчаявшись изобразить плывущую лебедушку, она вспомнила «кошачий шаг», которому учил дед. Княгиня в первый момент поперхнулась замечаниями, с минуту наблюдала за этим молча, после чего опять попросила сил у Матушки. Но после дело неожиданно пошло к миру, в следующий час замечаний стало гораздо меньше, а потом старуха милостиво махнула рукой, решив, что на сегодня пока довольно.

А впереди еще ждал ужин и правила поведения за столом. И если поначалу Алёна еще опасалась, что хозяйка дома ослушается Вьюжина и попытается отыграться за нанесенную им обиду на подопечной, то теперь стало ясно: отыграется она, как раз старательно, в точности исполняя его указания.

Несколько дней в тереме княгини пролетели стремительно и очень Алёну вымотали. Казалось бы, ничего столь уж сложного от нее не требовалось: на память она не жаловалась, и наука невелика, научиться янтарем управлять было куда сложнее, но усталость ширилась и крепла.

Главная проблема была в том, что смысла доброй половины этих правил она просто не понимала. Почему девушке нельзя выйти из дома с непокрытой головой? Почему до полудня нельзя принимать гостей, кроме самых близких? Почему в домашнем наряде нельзя принять гостей, если наряд этот совершенно приличен? Почему утром дома и без гостей нельзя открывать плечи, а вечером на приеме с гостями – можно? А то еще и грудь частично, так что Алёна поначалу смущалась. То есть в таком вот виде на люди – это невинной деве можно, а наедине с парнем оставаться – ни в коем случае, даже если идет самый спокойный разговор о погоде и видах на урожай?..

На заставе правила были простыми и ясными. Не станешь выполнять – погибнешь и товарищей подведешь. Понятно, почему нельзя одной ходить в горы: случись что, и кто тебя выручит? Но почему нельзя надеть вечером светлый сарафан?!

Все это сердило и заставляло строить планы о том, как поскорее поймать убийц. Алёна готова была как угодно их дразнить, вызывать на себя их злость и рисковать жизнью, лишь бы не задерживаться среди всех этих странных обычаев надолго.

При такой дурацкой науке сварливая старуха вскоре совершенно перестала вызывать неприязнь сама по себе, алатырница даже начала ей сочувствовать. Станешь тут злой и желчной, всю жизнь петляя между этими нелепыми запретами. Не говоря уж о том, что в таких тесных границах нечего и задумываться о замужестве по велению сердца: если и сумеешь с кем-то сблизиться, еще неизвестно, подойдет ли он тебе родом. Как собаки племенные, спаси их Матушка!

А радостей всех что? Шей-вышивай да чинно по парку вышагивай, притом с малолетства. Ах да, еще картинки малевать можно, песни петь и книжки читать. Пожалуй, книжки единственные Алёну радовали: в школе, когда училась, библиотека была богатой, и девушка пристрастилась, а на заставе-то откуда их взять! А у князя небось этого добра довольно.

Сейчас, впрочем, читать алатырница успевала только те скупые указания, что оставил ей Вьюжин, затверживая их наизусть, и толстенный родословник, стараясь запомнить самые старые и важные семьи. Выучить все она и не пыталась, все одно без знакомства ни с кем заговаривать нельзя, но хоть теперь все княжеские роды знала, кто каким уездом командует.

Четырнадцать уездов – четырнадцать родов, а у тех в подчинении до трех десятков волостей со своими городами да деревнями. Иными волостями командовали бояре, иные напрямую князьям подчинялись. Особняком стояли родовые боярские поместья, за которые хозяева могли держать ответ только перед великим князем, но и то если что совсем уж дурное случится. И боярских родов было больше тысячи, где уж тут все упомнить!

Глава Разбойного приказа постановил, что росла Алёна под приглядом наставницы в одном из удаленных и совсем маленьких великокняжеских поместий, имя своего отца знала и именно его должна была величать благодетелем. Никакой алатырской школы не кончала, и янтарь в крови надлежало прятать от сторонних глаз. Как именно, не уточнялось, и она надеялась расспросить Вьюжина. Что способы спрятать дар существуют, это она знала, вот только никогда не пробовала.

В общем, планы у князя на дочку с самого начала были, и именно такие, как у остальных высокородных: удачно выдать замуж.

Тут Алёна снова ужаснулась и испытала к покойному отцу искреннюю благодарность. А ведь мог же и так поступить! Хорошо не был покойный князь Иван Никитич Краснов человеком расчетливым и излишне предусмотрительным, о чем алатырница узнала из все тех же бумаг, где имелось среди прочего и его описание. Нравом он был крут, но отходчив, щедр, горяч, азартен, но не без ума, умел остановиться. Остер на язык, обаятелен без меры, хорош собой, любимец женщин. Как подобное сочеталось со строгими правилами, озвученными княгиней, Алёна не поняла, но махнула на это рукой – на месте разберется.

За эти дни княгиня несколько смягчилась к своей приблудной внучке, обнаружив, что алатырница внимательна и старательна, а кроме того, умеет не только чаровать, но еще и шьет недурно, и в готовке смыслит, и дом в порядке содержать может. И даже признала, что та небезнадежна. Но на сближении не настаивала, и теплых отношений у них не сложилось. А Алёна и не собиралась навязываться, с вопросами старалась поменьше ходить и вообще предпочитала не встречаться.

Из тех же бумаг, что оставил Вьюжин, следовало, что покойный князь со своей матерью близок не был. Выказывал ей сыновнее почтение, но прохладно, по велению долга. Об истоках этого отношения боярин умолчал, но тут нашлось кому просветить: Марьяна многого не знала, но тем, что знала, поделилась с удовольствием.

Она рассказала, что, когда умер старый князь, властная и честолюбивая княгиня попыталась взять бразды правления в свои руки, отчего-то полагая, будто сын двадцати с лишком лет – все еще неразумный и добрый мальчишка. Вышла большая ссора, мать была сослана в этот вдовий дом и лишилась даже тех возможностей, какие имела. А теперь, со смертью сына, вовсе оказалась на птичьих правах, зависимая от воли будущего наследника.

К сожалению, подробностей не ведала не только Марьяна, но и остальные немногочисленные слуги, с которыми Алёна быстро перезнакомилась. Все они были деревенскими, жили от столицы и главного родового поместья, где все происходило, далеко. Нельзя сказать, будто алатырница не верила словам девушки или всерьез намеревалась копаться в прошлом новообретенной родни, но что-то в этой истории не складывалось, и мысль об этом засела занозой.