— Что, много народу сегодня?
Я кивнул и посмотрел на Мартина Вика. Мой приход будто нарушил какой-то важный момент, но взгляд блестящих всевидящих глаз оставался неподвижным.
— Не спит?
— Сам, что ли, не видишь? — ответил Сатти.
— Как самочувствие, Мартин?
В лице Вика что-то промелькнуло, взгляд черных глаз остановился на мне. По спине пробежал знакомый холодок. Сатти приблизил ухо ко рту Вика и прислушался.
— Говорит, если в мире есть справедливость, то он выздоровеет.
— Если бы в мире была справедливость, мы бы остались без работы. Нет, серьезно, как он?
— Как раз собирались прочитать прогноз. — Сатти поднес к Вику газету.
Я пригляделся. На фотографии Вик выглядел смущенным и расстроенным.
— Цена жизни, — прочел Сатти заголовок. — Как сообщают наши источники в больнице, мистер Вик цепляется за жизнь, но ему остались считаные дни. — Сатти опустил газету и посмотрел на заключенного. — Не верь тому, что пишут в газетах, Март.
Губы Вика зашевелились. Сатти наклонился к нему и хмыкнул, будто собираясь ответить на вопрос.
— Источником может быть любой, кто побывал в палате. Врач, медсестра, уборщица. Ты ведь не стал бы торговать информацией, а, Эйд?
— Да кто бы мне поверил, — ответил я. — Уверен, что он хочет это читать?
Сатти открыл разворот с фотографией улыбающегося семейства. Их было пятеро. Мать, отец, две девочки и мальчик. Семейство Муров.
— А почему бы не проплыть по волнам памяти, да, Март?
Губы Вика вновь зашевелились, и Сатти наклонился к нему. Потом выпрямился с мрачным видом и медленно перевел взгляд на меня:
— Может, сходишь и отмоешь дерьмо с рубашки?
Я посмотрел на пятно засохшей крови у себя на груди и попятился к двери.
— Конечно. Смотри, кофе остынет.
Не глядя ни на меня, ни на кофе, Сатти повернулся к Вику. Я вышел в коридор. Из палаты снова послышалось бормотание Сатти. Я посмотрел на пост. Констебль Ренник пристально наблюдал за мной. Дуло винтовки нацелилось прямо на меня. Я направился к туалету, гадая, что все это значит.
8
Я включил свет. На полу валялся пустой пакетик из-под жидкого мыла. Такой же, как в туалете за перегородкой. Когда мы с Сатти тут разговаривали, его не было. Я посмотрел на дозаторы над раковинами. Пустые. Распахнул приоткрытую дверцу кабинки. Еще два пакетика плавали в унитазе. Я отшагнул, посмотрел наверх. Панели на потолке прямо над кабинкой не было.
Пульс участился, отреагировав на аномалию. Я вышел из туалета.
Ренник не сводил с меня взгляда.
— Все нормально? — спросил я.
Он не ответил.
— Все в порядке, констебль?
Ренник кивнул, а я прошел мимо него к лестничному пролету.
— У тебя кровь! — окликнул он.
За эти недели я столько ходил по этим ступеням вверх и вниз, что накачал ноги, и теперь быстро спустился на первый этаж, хлопая дверями. Протолкнулся сквозь толпу у регистратуры, надеясь, что у меня просто паранойя, и поднялся по центральной лестнице в отделение. Все так же многолюдно. Я пробрался по коридору к туалету, где видел наркоманку около двадцати минут назад. У писсуара стоял мужчина. Он посмотрел на меня тем еще взглядом, когда я забарабанил в стену кабинки.
Изнутри не доносилось ни звука.
Я отшагнул, посмотрел наверх. Здесь тоже не было панели на потолке. Я распахнул дверцу плечом. В унитазе плавал пакетик из-под мыла. Наркоманка либо смылась в унитазе, либо выбралась через потолок.
Я выругался.
Мужчина у писсуара ретировался, не вымыв руки. Я последовал за ним. Расталкивая пациентов и сотрудников, спустился по главной лестнице. Преодолел лабиринт приемного покоя и снова ступил на лестницу. Лампы замигали, свет потускнел. Погас.
Я нащупал перила и вздрогнул.
Откуда-то шел сильный химический запах, и, кажется, кто-то спускался по лестнице. Сердце чуть не выпрыгивало из груди. Повеяло прохладой. Кто-то прошел мимо меня. Лампы снова зажглись. Я обернулся и увидел тощую в зеленом худи. Сначала она шла, потом побежала вниз по лестнице.
— Эй! — позвал я ее и вздрогнул, когда завыла пожарная сирена.
В узком пространстве лестничного пролета вой отдавался в висках, словно звук пневматической дрели. Я закрыл уши руками, помчался вверх по лестнице. Распахнул дверь на этаж и сразу понял, что что-то не так, потому что Ренника на посту не оказалось. Сквозь вой сирены его было не дозваться. Я бросился к посту охраны, заглянул за конторку и отпрянул. Констебль лежал на полу, схватившись за шею. Сквозь пальцы струилась кровь, булькала в горле и пузырилась на губах, не давая вздохнуть.
Неожиданно из палаты Вика выскочил Сатти, охваченный пламенем, и заметался, натыкаясь на стены. По коридору прокатилась волна жара. Очнувшись от ступора, я сорвал со стены огнетушитель и принялся поливать Сатти. Он покатился по полу, сбивая с себя пламя. Включилась система пожаротушения, нас обоих залило водой. Огонь наконец погас.
Я пробрался мимо напарника в палату Вика, и в нос мне с ходу ударил смрад.
Почерневший Вик дергался в ремнях на все еще тлеющей койке. Я стал заливать его пеной из огнетушителя. Огонь потух, но осталась вонь горелой кожи и паленых волос. Я уткнулся носом в сгиб локтя. Хотел уйти, но еще живой Вик пытался привлечь мое внимание сквозь вой сигнализации.
Я подошел к нему, закрыл глаза и наклонился поближе.
— Не я, — произнес он.
От него исходил жар.
— Я знаю, Мартин…
— Не это, — быстро проговорил он.
Я посмотрел в черные глаза на обгорелом, покрытом волдырями лице. В них светился гнев.
— Муры, — прошептал он.
Кожа вокруг его рта треснула, он принялся бить меня кулаком в грудь. Возможно, говорил что-то еще, но сигнализация орала отовсюду. Вскоре он обмяк на догорающей кровати. Проверять пульс уже не было необходимости.
Шатаясь, я вышел из палаты. Обалделый, промокший до нитки. Сатти дополз до Ренника и пытался руками остановить кровотечение из его шеи.
Вода на полу окрашивалась в алый цвет.
Я ринулся мимо них, на лестницу. Тремя этажами ниже мелькнула убегающая фигура. Я погнался за ней, перепрыгивая через ступени, поскальзываясь в мокрых ботинках, делая виражи на лестничных площадках.
В лестничный пролет виднелись еще силуэты внизу, а когда я сбежал на этаж ниже, дверь рядом распахнулась.
Толпа хлынула на улицу через пожарные выходы.
Сначала я еще видел убегающую девицу, но спустя несколько мгновений понял, что упустил ее. Я проталкивался сквозь толпу и орал, чтобы меня пропустили, но все равно добрался до первого этажа только через несколько минут. У выхода на меня смотрели с отвращением и изумлением. Видели потеки крови у меня на руках, на лице и на рубашке — свежие, влажные от воды. Я взобрался сначала на капот, а потом на крышу «скорой» и вгляделся в парковку, освещенную рассеянным светом натриевых фонарей.