Лукавый взор - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 18

Раскрасневшийся канонир ^[48] выскочил из-за мортиры, неся в обеих руках деревянные ведра, в которых обычно держали уксус для охлаждения раскаленных стволов орудий, и выплеснул на гранату прозрачную жидкость.

Уже не в первый раз за время своего пребывания в армии Державин мысленно простился с жизнью, опасаясь, что мгновенно раскалившийся уксус сейчас воспламенится, а вслед за ним и граната рванет, усеяв округу смертоносными осколками… однако фитиль, злобно зашипев, тотчас погас. Страшный черный шар, крутнувшись еще раз, замер.

Державин снова снял кивер и отер пот со лба.

– Не тревожьтесь, подпоручик, – поднялся на ноги Ругожицкий. – Это не уксус, а вода-водица. У нас в половине орудийных ведер нарочно вода припасена. Таких черных летучих ведьм немало за сегодняшний бой набралось! Мы их все загасили, в сторонку оттащили да в ямку закопали.

– Пруссаки слепошарые озоруют! – сердито крикнул кто-то из орудийной команды.

– Не в службу, а в дружбу, подпоручик, – сказал Ругожицкий, – доскачите до пруссаков, вразумите, что они от нас на слишком большую дистанцию становятся. Через нас вроде бы стреляют, а в нас же и попадают. Кабы мы не держали ушки на макушке, глядишь, союзнички нас уже побиваша бы. От противника подальше держатся, а по нам бьют!

– Сделаю, – кивнул Державин. – Сейчас же туда! Спасибо, что жизнь спасли…

– Ох и хорош же я! – словно и не слыша, проворчал Ругожицкий, сбивая меловую пыль со своего двубортного мундира темно-зеленого сукна. – Да и ваш мундирчик побелел. Эх, на Монмартре надо было в белой форме воевать, чтоб не перепачкаться, да кто же знал!

– Ничего, завтра принарядимся! – усмехнулся Державин, надевая в очередной раз кивер и застегивая пряжку под подбородком. – Начнем поутру в Париж входить – блеснем золотым шитьем белых парадных мундиров!

Он снова отдал честь и, понукнув коня, скрылся в пороховом дыму, а Ругожицкий, скептически пожав плечами насчет прожекта завтра же войти в Париж (он предпочитал надеяться на лучшее, но ожидать худшего), мигом о подпоручике забыл, потому что хлопот его роте прибавилось. Стоило только подвинуться к дороге на Сен-Дени, предместью Святого Дионисия, как французская кавалерия густой колонной вознамерилась броситься на батарею, но Ругожицкий, ведя огонь со всех одиннадцати орудий, заставил нападающих обратиться назад. Тогда французы выставили густую цепь стрелков, которые двинулись к российским позициям, однако несколько выстрелов картечью их остановили. Но пришлось остановиться и самим – до нового приказа наступать.

А между тем на линии фронта левее батареи происходили поистине судьбоносные события. 2-й пехотный корпус под командованием принца Евгения Вюртембергского атаковал селение Пантен, войска генерала Раевского и кавалерия графа Палена штурмовали Роменвиль.

Прусские корпуса Йорка и Клейста, а также корпус графа Михаила Воронцова взяли селение Ля Вилет и вскоре выступили к ближним окраинам самого Парижа. Российская и прусская гвардии заняли высоты Бельвиля.

Ругожицкий был вне себя. Время уходило – горячее, военное, победу приближающее время! – а про его артиллеристов словно забыли. И он даже обрадовался, когда на батарее снова появился подпоручик Державин.

– Ну что, не стреляют больше по вам союзники? – крикнул он. – Тогда я возвращаюсь в штаб. И так задержался из-за пальбы, никак было не проехать.

– Придется еще задержаться, – подошел ближе Ругожицкий. – Сейчас дорога простреливается, не видишь разве? Попадешь под разрыв – до штаба не доедешь. Погоди немного. Как дадут нам команду – подавим этих стрелков, очистим дорогу, тогда скачи куда хочешь. Опять же ты нас спасал, оттого и задержался. Уж извинят тебя! Так что спешивайся, передохни.

Он перешел на «ты», но даже и не заметил этого. Теперь Державин был для него таким же своим, как «родные» канониры и бомбардиры ^[49]. Чего между своими церемониться?

Державин подумал, кивнул и, спрыгнув на землю, хлопнул коня по холке:

– Пусть Буян отдохнет минутку. Надышался гарью да пылью!

Он вдруг чихнул. Конь тоже.

Канонир Самойлов, тот самый, который заливал гранату, громко прыснул.

– Эх, есть охота, – мечтательно сказал Державин. – Но уж теперь, видать, до победы. А она близка. Как-нибудь дотерплю до Парижа. Там и поедим, и выпьем. И шампанского закажем, и пулярку какую-нито.

– А вот дозвольте спросить, ваше благородие, – подал голос Самойлов. – Что жирнее да вкуснее: пулярка тутошняя али наша курица?

– Это ты еще каплуна не едал, Самойлов, – хмыкнул Державин. – Каплун – выхолощенный петух. Ну а пулярка – курица такая же. А что вкуснее – думаю, это от приправы зависит. Слыхал небось, как в России с двенадцатого года говорить стали? Голодный, дескать, француз и вороне рад!

– Голод – известно, лучшая приправа, – согласился Самойлов. – А все же я лучше буду простую кашу лопать, чем петуха али куру выхолощенных! ^[50]

– Простую? – с невинным видом осведомился Державин. – А что не на шампанском?

Внезапно грянувший залп хохота вполне мог бы сравниться с грохотом пушечного залпа.

– Знаешь, что ли? – удивился Ругожицкий.

– Да все знают, как артиллеристы еще на пути в Париж отыскали в развалинах погреб с шампанским вином, тысяч до тридцати бутылок, и все распили и разбили! – сообщил Державин. – Оставалось еще несколько штук бочек, так солдаты ставили их на дно, с шумной радостью сбивали сверху другое дно и манерками черпали животворную влагу; многие даже варили кашицу на шампанском вине. Вот до какой роскоши вы дожили!

Расчеты опять захохотали.

– А знатная удалась кашица! – воскликнул канонир Самойлов. – До сих пор голова от нее кругом! Жаль только, что не осталось больше: нынче у нас пшенка на воде да с солониной.

– Ничего, придете в Париж – душу отведете в тамошних кабачках и ресторациях, – посулил Державин. – Только смотрите, не заказывайте вина с виноградников Монмартра, не то замучаетесь укромный уголок искать, чтобы облегчиться. Мало того что оно, говорят, кислей кислого, так еще и урину нещадно гонит. Не зря про него говорят: выпьешь поссон, выльешь кварто ^[51], а по-нашему говоря, выпьешь полчарки – выльешь бочку.

Хохот стал еще громче.

В эту минуту мимо батареи промчался верховой трубач артиллерийского полка, громогласно подавая сигнал «К бою!».

– Наконец-то приказ двигаться! – радостно воскликнул Ругожицкий.