Снимая мокрую от пота одежду, Хорнблауэр проклинал незваную пассажирку. Тут он вспомнил еще одно неудобство. Придется ставить Полвила на страже, пока он будет мыться под помпой, чтобы леди Барбара не увидела его голым. Надо будет отдать команде соответствующие приказы, чтобы щепетильные женские взоры не оскорбил малоприкрытый вид, каким матросы привыкли щеголять в тропиках. Он причесался, досадуя на непокорные вьющиеся волосы и особо отметив увеличившиеся залысины на лбу.
Потом он поспешил на палубу; к счастью, обязанности по судну не позволяли ему встретиться с леди Барбарой глазами и увидеть, как она восприняла его убогий наряд. И все равно, руководя подготовкой к отплытию, Хорнблауэр затылком чувствовал ее взгляд. Половина вахтенных у шпиля упиралась всем телом в вымбовки, а босыми ногами — в главную палубу, Гаррисон выкрикивал понукания и угрозы, подбадривая неповоротливых ударами трости. На полубаке сумасшедший скрипач Салливан, два морских пехотинца с горнами и двое барабанщиков наяривали веселенький мотив — для Хорнблауэра все мотивы были одинаковы.
Канат медленно полз внутрь, юнги с сезнями провожали его до комингса люка и тут же бежали назад, чтобы вновь прихватить канат и кабаляринг. Однако размеренное клацанье шпиля все замедлялось и наконец совсем стихло.
— Навались, сукины дети! Навались! — орал Гаррисон. — Эй, на полубаке, давайте сюда. Ну, навались!
Сейчас на вымбовки налегало больше двадцати человек. Их совместные усилия заставили шпиль еще раз клацнуть.
— Навались! Разрази вас гром, навались! — Трость Гаррисона взметалась и падала на чьи-то спины. — Навались!
По кораблю пробежала судорога, шпиль закрутился, матросы у вымбовок попадали один на другого.
— Лопнул кабаляринг, сэр, — крикнул Джерард с полубака. — Я думаю, якорь нечист, сэр.
— Тысяча чертей! — сказал Хорнблауэр про себя.
Он был уверен, что женщина на парусиновом стульчике смеется над его незадачей. На глазах у всей Центральной Америки якорь застрял в грунте. Но он не оставит испанцам якорь и якорный канат.
— Замените кабаляринг малым носовым канатом, — приказал он.
Это означало, что двум десяткам матросов придется изрядно попотеть: размотать малый якорный канат и вручную протащить его от канатного ящика к шпилю. До шканцев понеслись крики и проклятия боцманматов — уорент-офицеры не менее остро, чем их капитан, сознавали, в каком недостойном положении оказался корабль. Из боязни встретиться с леди Барбарой глазами Хорнблауэр не мог пройтись по палубе. Он стоял на месте, с досадой вытирая платком потные шею и лоб.
— Кабаляринг готов, сэр! — крикнул Джерард.
— Поставьте к вымбовкам матросов, сколько поместится. Мистер Гаррисон, проследите, чтобы они не ленились!
— Есть, сэр!
«Ба-ра-ра-ра-рам. Бам! Ба-ра-ра-рам. Бам!» — бил барабан.
— Навались, сукины дети! — орал Гаррисон, молотя тростью по склоненным спинам.
Клац! — щелкнул шпиль. Клац-клац-клац. Палуба у Хорнблауэра под ногами немного накренилась.
Натяжение каната опускало нос корабля, а не поднимало якорь.
— Бога… — начал Хорнблауэр, и не договорил. Из пятидесяти ругательств, вертевшихся у него на языке, ни одно не подходило к случаю.
— Отставить на шпиле! — крикнул он.
Потные матросы расслабили ноющие спины.
Хорнблауэр потянул себя за подбородок, словно хотел его оторвать. Он должен на парусном ходу вытащить якорь из грунта — маневр деликатный, сопряженный с опасностью для мачт и парусов. Он вполне может кончиться позорным фиаско. До сего мгновения лишь немногие знатоки в Панаме догадались, какая незадача произошла с кораблем, но в ту минуту, когда поднимут паруса, с городских стен на него устремится множество труб, и, если маневр пройдет неудачно, все увидят и посмеются. В довершение «Лидии» придется задержаться на несколько часов, дабы устранить поломки. Но он не бросит якорь и канат.
Хорнблауэр посмотрел на указатель компаса, на воду за бортом. Хорошо хоть ветер поперек отлива. Он тихо отдал приказы, тщательно скрывая волнение и стойко держась к леди Барбаре спиной. Марсовые побежали наверх отдавать фор-марсель; им и контр-бизанью можно будет придать кораблю задний ход. Гаррисон стоял у шпиля, готовый сперва потравить, а как только «Лидия» двинется вперед — молниеносно выбрать канат. Буш поставил матросов к брасам, а все свободные от дел собрались у шпиля.
Канат загромыхал через клюз: корабль набирал задний ход. Хорнблауэр врос в палубу, чувствуя, что отдал бы неделю жизни за возможность пройтись, не встретившись с леди Барбарой глазами. Сощурившись, он наблюдал за продвижением судна, мысленно прокручивая десяток факторов разом — натяжение каната, приложенное к носу корабля, давление ветра на контр-бизань и обстененный фор-марсель, направление отлива, растущую скорость заднего хода, длину каната, которую еще оставалось потравить. Пора.
— Руль круто направо! — рявкнул он рулевому у штурвала, потом матросам на баке: — Пошли брасы помалу!
Руль встал поперек «Лидии», и она немного развернулась. Повернулся фор-марсель. Молниеносно поставили кливера и фор-стаксели. Корабль дрогнул и начал уваливаться под ветер. Движение назад прекратилось. «Лидия» сперва неуверенно, а затем все веселее двинулась в бейдевинд, постепенно набирая скорость. Хорнблауэр отрывисто командовал поднять все паруса. Заливисто щелкал шпиль — люди Гаррисона бежали вокруг него, вновь выбирая канат.
Пока корабль набирал скорость, Хорнблауэр напряженно соображал. Если он просчитается, натяжение каната развернет корабль прямо против ветра. Чувствуя, как быстро колотится сердце, он наблюдал за грот-марселем — не заполощет ли. Отдавая команды рулевому, он с трудом сдерживал дрожь в голосе. Канат быстро уходил внутрь — приближался следующий критический момент. Сейчас либо якорь выдернется из грунта, либо «Лидия» останется без мачт. Хорнблауэр внутренне приготовился, рассчитал время и крикнул, чтобы убрали все паруса.
Не зря Буш так долго и мучительно муштровал команду. Нижние прямые паруса, марсели и брамсели убрали в несколько секунд. Как только исчезла последняя полоска полотна, Хорнблауэр отдал новый приказ, и «Лидия» развернулась носом по ветру, к скрытому под водой якорю. По инерции она медленно скользила вперед. Хорнблауэр напрягал слух.
Клац-клац-клац-клац.
Гаррисон гонял и гонял своих людей вокруг шпиля.
Клац-клац-клац.
Корабль двигался заметно медленнее. Пока неясно — удался маневр или кончился позорным провалом. Клац-клац.
И вдруг дикий вопль Гаррисона:
— Якорь чист!
— Поставьте все паруса, мистер Буш, — сказал Хорнблауэр.
Буш не пытался скрыть, что восхищен этим блестящим образчиком мореходного искусства. Хорнблауэру стоило больших усилий говорить размеренно и сурово, будто он вовсе не ликует и с самого начала не сомневался в успехе маневра.