— Вы чересчур любезны, мсье, — сказал Хорнблауэр.
— Я подчиняюсь приказам. Ужин будет через полчаса.
— Полковник Кайяр чрезвычайно меня обяжет, если немедленно пошлет за врачом для лейтенанта Буша.
— Я скажу ему, сударь, — пообещал сержант, выпроваживая хозяина из комнаты.
Хорнблауэр склонился над Бушем. Тот даже посвежел с утра. На щеках проступил слабый румянец, движения немного окрепли.
— Могу ли я быть чем-нибудь полезен? — спросил Хорнблауэр.
— Да…
Буш объяснил, в чем состоят потребности больного. Хорнблауэр взглянул на Брауна несколько беспомощно.
— Боюсь, тут одному не справиться, сэр, я довольно тяжелый, — сказал Буш виновато.
Этот виноватый тон и подстегнул Хорнблауэра.
— Конечно, — объявил он с напускной бодростью. — Давай, Браун. Берись с другой стороны.
Когда с этим было покончено — Буш лишь раз чуть слышно простонал сквозь зубы, — Браун в очередной раз продемонстрировал изумительную гибкость британского моряка.
— Что, если я вымою вас, сэр? И вы ведь не брились сегодня, сэр?
Хорнблауэр сидел и с беспомощным восхищением наблюдал, как плечистый старшина ловко моет и бреет первого лейтенанта. Он так расстелил полотенца, что на одеяло не попало ни капли воды.
— Большое спасибо, Браун, — сказал Буш, откидываясь на подушку.
Дверь открылась, и вошел маленький бородатый человечек в полувоенном платье и с чемоданчиком.
— Добрый вечер, господа, — произнес он с несколько необычным выговором — позже Хорнблауэр узнал, что так говорят в Южной Франции. — Я, с вашего позволения, врач. Это раненый офицер? А это записки моего коллеги из Росаса? Да, именно. Как самочувствие, сударь?
Хорнблауэр сбивчиво переводил вопросы лекаря и ответы Буша. Врач попросил показать язык, пощупал пульс и, сунув руку под рубашку, определил температуру.
— Так, — сказал он, — теперь осмотрим конечность. Вы не подержите свечу, сударь?
Отвернув одеяло, лекарь обнажил корзинку, защищавшую обрубок, снял ее и начал разматывать бинты.
— Скажите ему, сэр, — попросил Буш, — что нога, которой нет, ужасно чешется, а я не знаю, как ее потереть.
Перевод потребовал от Хорнблауэра неимоверных усилий, однако лекарь выслушал сочувственно.
— Это в порядке вещей, — сказал он, — со временем пройдет само. А вот и культя. Отличная культя. Дивная культя.
Хорнблауэр заставил себя взглянуть. Больше всего это походило на жареную баранью ногу — клочья мяса, стянутые полузажившими рубцами. Из шва висели две черные нитки.
— Когда мсье лейтенант снова начнет ходить, — пояснил лекарь, — он порадуется, что на конце культи осталась прокладка из мяса. Кость не будет тереться…
— Да, конечно, — сказал Хорнблауэр, перебарывая тошноту.
— Чудесно сработано, — продолжал лекарь. — Пока все быстро заживает, гангрены нет. На этой стадии при постановке диагноза врач должен прибегнуть к помощи обоняния.
Подтверждая свои слова, лекарь обнюхал бинты и культю.
— Понюхайте, мсье, — сказал он, поднося бинты Хорнблауэру под нос.
Хорнблауэр ощутил слабый запах тления.
— Ведь правда, замечательно пахнет? — спросил лекарь. — Дивная, здоровая рана, и по всем признакам лигатуры скоро отойдут.
Хорнблауэр понял, что две черные нитки — это привязанные к двум главным артериям лигатуры: когда концы артерий разложатся и нитки отойдут, рана сможет затянуться. Вопрос, что произойдет быстрее — перегниют артерии или возникнет гангрена?
— Я проверю, не свободны ли еще лигатуры. Предупредите вашего друга, что сейчас ему будет больно.
Хорнблауэр взглянул Бушу в лицо, чтобы перевести, и вздрогнул, увидев, что оно перекошено страхом.
— Я знаю, — сказал Буш. — Я знаю, что он будет делать… сэр.
Он добавил «сэр» чуть запоздало — явный знак внутреннего напряжения. Руки его вцепились в одеяло, губы были сжаты, глаза — закрыты.
— Я готов, — произнес он сквозь зубы.
Лекарь сильно потянул за нить, Буш дернулся. Лекарь потянул за вторую.
— А-а-а… — выдохнул Буш. Лицо его покрылось потом.
— Почти свободны, — заключил лекарь. — Ваш друг скоро поправится. Сейчас мы его опять забинтуем. Так. Так.
Ловкими короткими пальцами он перевязал обрубок, надел на место корзинку и прикрыл одеялом.
— Спасибо, господа, — сказал он, вставая и обтирая руки одна о другую. — Я зайду утром. — И вышел.
— Может, вам лучше сесть, сэр?
Голос Брауна доносился как бы издалека. Комната плыла. Хорнблауэр сел. Туман перед глазами начал рассеиваться. Хорнблауэр увидел, что Буш, откинувшись на подушку, пытается улыбнуться, а честное лицо Брауна выражает крайнюю озабоченность.
— Ужас как вы выглядели, сэр. Небось проголодались, сэр, еще бы, не ели с самого утра.
Браун тактично приписал его обморок голоду, а не постыдной боязни ран и страданий.
— Похоже, ужин несут, — прохрипел с носилок Буш, словно тоже участвовал в заговоре.
Звеня шпорами, вошел сержант, за ним две служанки с подносами. Не поднимая глаз, женщины накрыли на стол и так же с опущенными глазами вышли. Впрочем, когда Браун многозначительно кашлянул, одна легонько улыбнулась, но сержант уже сердито замахал рукой. Обозрев напоследок комнату, он захлопнул дверь и загремел ключами в запорах.
— Суп, — сказал Хорнблауэр, заглядывая в супницу, от которой поднимался дразнящий дымок. — А тут, я полагаю, тушеное мясо.
Подтверждалась его догадка, что французы питаются исключительно супом и тушеным мясом, — вульгарному мифу о лягушках и улитках он не доверял.
— Бульона поедите, Буш? — спросил Хорнблауэр, стараясь за разговорчивостью скрыть накатившее отчаяние. — Бокал вина? Наклейки нет, но будем надеяться на лучшее.
— Небось их поносный кларет, — проворчал Буш.
За восемнадцать лет войны с Францией большинство англичан уверилось, что пить можно только портвейн, херес и мадеру, а французы употребляют исключительно кларет, от которого у человека непривычного случается несварение желудка.
— Посмотрим, — сказал Хорнблауэр бодро. — Давайте сперва немного вас приподнимем.
Он подсунул руки под плечи Бушу, потянул на себя и беспомощно огляделся. К счастью, Браун уже снял с постели подушку. Вдвоем они устроили Буша полусидя-полулежа и подвязали ему салфетку, Хорнблауэр принес тарелку супа и кусок хлеба.
— Мм, — сказал Буш, пробуя. — Могло быть хуже. Прошу вас, сэр, ешьте, пока не остыло.
Браун придвинул к столу стул и вытянулся за спинкой по стойке «смирно»: хотя прибора было два, сразу стало ясно, как далек он от мысли сесть с капитаном. Хорнблауэр ел, сперва через силу, потом с растущим аппетитом.