– Помни, Зевс, что этого быть не должно. Данное мне обещание не исполнено. Златокрылый сын Афродиты своим прихотливым полетом изменил тягу весов Рока. Созданные нами силы позабыли о своем назначении. Сын, что могучее отца, хочет утопить свою разрушительную доблесть в деле всеобщего мира, спасая от уничтожения давящую меня обузу; дочь Немезиды долгим покаянием в доме своего мужа хочет искупить тот грех, для которого она была рождена. Готовится уже теперь то, чему даже через тридцать веков еще не настанет время. Помни, Зевс, что этого быть не должно.
Зевс слушал ее, грустно опустив – голову. Когда она исчезла, он перевел свои взоры на побережье Геллеспонта – на равнину Скамандра – на рощу Фимбрейского Аполлона.
Там вскоре закипела такая жизнь, которой ее лавры давно не видали. Были расставлены столы; их окружали скамьи, покрытые звериными шкурами. Затем пришли хозяева, оставив оружие у порога ограды: Приам с сыновьями, среди которых одного не было, Париса, – Антенор и Антенориды, много других знатных троян, старых и молодых; они сопровождали деву, осененную густым покрывалом. Несколько позднее вошли в рощу и ахейцы, впереди всех Ахилл, за ним Аянт и Одиссей, потом отборная дружина прочих. И они оставили оружие у окраины рощи.
О цели свидания обе стороны заранее условились через обоюдных глашатаев. Ею была помолвка Ахилла и Поликсены, а затем, как ее и условие, и последствие, окончательный мир между Элладой и Троей. Конечно, Елена должна была быть возвращена Менелаю – это соответствовало ее собственным желаниям, так как сознание бедствий, вызванных ее изменой, ей становилось все невыносимее, особенно после смерти Гектора. Сверх того, Приам согласился уплатить ахейцам известное вознаграждение, о размерах которого они и должны были сговориться.
Ахилла это не занимало; он предоставил Одиссею вести общее дело с Приамом и Антенором, а прочим товарищам – беседовать за кубком вина с троянами; сам он подошел к невесте и, взяв ее за руку, усадил ее рядом с собою на бугорок, с которого открывался вид на Трою, равнину Скамандра и море. Вскоре все внимание участвующих было поглощено разговором; никто не заметил, как из храма Аполлона, крадучись, вышла какая-то тень и расположилась за одной из его лицевых колонн.
Витязи вспоминали испытания долгих лет нескончаемой войны; да, будет о чем петь их потомкам! Одиссей с троянскими старцами рассуждал о требованиях настоящего, причем каждая сторона старалась выгадать для своих возможно лучшие условия. Ахилл же с Поликсеной говорили о будущем – о том невыразимо светлом будущем, которое их брак готовил и Элладе, и Трое, и всему человечеству.
– Смотри, – говорил он ей, указывая рукой на побережье Геллеспонта, – там наша корабельная стоянка, и крайние суда налево – это мои. Они уже десятый год сохнут, вытянутые на береговой песок, но это ничего: пелионские сосны надежны, и я уже распорядился, чтобы их высмолили основательно. Тотчас после нашей свадьбы их спустят в море, и если Нереиды дадут нам счастливое плавание, то уже на третий день мы достигнем моей родной Фтии. И конечно, они дадут его: ведь старшая из них – Фетида, моя родная мать… Да, Поликсена, ты будешь снохой богини.
А там, в тени колонн, кто-то дрожащей рукой натягивал тетеву на упругий лук. Это был особый лук, искусно составленный из двух рогов огромного козерога. Так живо представлялась его владельцу эта славная охота. Он долго поджидал гордого зверя среди утесов Иды, притаившись в тени… вот как теперь. И наконец, зверь появился на вершине отвесной скалы, оглянулся кругом беспокойными глазами, втянул в себя струи свежего утреннего воздуха… Видно, он почуял что-то подозрительное, он уже готов был ускакать и скрыться в лабиринте скал. Но пущенный умелой рукой охотничий дрот поразил его прямо в грудь; он грохнулся к ногам своего врага и сразу испустил дух… Почему же теперь эта картина так неотвязно преследует владельца лука? Да, то была честная охота, и честна была любовь, наградившая счастливца в пастушьей хижине среди идейских лесов. А теперь…
А теперь Ахилл ничего подозрительного не чует. Его рука все еще простерта к побережью Геллеспонта, и он продолжает рассказывать невесте о том, что их ожидает в фессалийской Фтии.
– И выйдет нас встречать мой старый отец Пелей. Перед ним я более всего виновен: увлекшись славой, я оставил его одиноким среди его завистливых соседей. Это был грех: любовь священнее славы. Но теперь и этому греху конец: мы вдвоем вознаградим его за то, что он вынес за долгое время моего отсутствия, так ведь, Поликсена?
Она молча пожала его руку.
– А затем, – горячо продолжал Ахилл, – откроется поле для новой славы. Смотри, здесь у стола Одиссей с твоим отцом спорят о размере вознаграждения; но думают ли они о том, что они, собственно, основывают в эту минуту? Они сами этого не знают, а я знаю. Это – начало великой амфиктионии под сенью Аполлона Фимбрейского! У вас – Фимбрейский, у нас – Дельфийский, но ведь это тот же Аполлон. Приам – это вся Азия, а Одиссей говорит от имени Агамемнона, главы всей Эллады. Азия и Эллада – это первые члены великой амфиктионии. Дальше – Финикия; там тоже почитают Аполлона, хотя и под другим именем. А дальше – Египет. А там – Карфаген, Италия с ее многими народами. Все они должны войти в великую амфиктионию, и когда это случится – вражда будет изгнана из среды людей так же, как она уже изгнана из среды богов. И это будет, Поликсена, верь мне: с нами Аполлон!
А там в тени колонн предательская рука извлекла стрелу из колчана и, испробовав ее острие, положила ее на роковой лук. И уже собиралась она направить ее к намеченной цели, как внезапно другая, более могучая рука сбросила стрелу на каменную плиту и заменила ее другой, золотой. Владелец лука испуганно оглянулся – за ним в тени колонн стоял другой величавый образ, с глазами, гневно сверкавшими из-под нависших золотых кудрей…
Поликсена с восторгом смотрела на своего жениха.
– А ты? – спросила она его.
Внезапное замешательство не дало ему ответить. В рощу ворвалась женщина изумительной красоты, но с блуждающими взорами и распущенными волосами.
– Граждане! – вопила она. – Пока время, погасите роковой факел! Сон исполняется. Не верьте тишине: факел вспыхнул, дымится, и мой жених его держит в руке! Да, мой жених ополчился на ее жениха; смотрите, как пылают троянские чертоги, смотрите, как разрушаются ее крепкозданные стены. Во прахе старец отец, в неволе мать и сестры, и среди них твоя бедная невеста! О граждане! Погасите роковой факел…
Ропот поднялся среди троян.
– И зачем ее, полоумную, выпустили? Уведите ее! – распорядился Приам.
К пророчице подошли двое юношей и насильно увели ее обратно в Трою.
– Это Кассандра, моя несчастная сестра, – пояснила Поликсена, – Аполлон тронул ее ум, когда… но я расскажу тебе это потом; а теперь ты хотел мне сказать, что будешь делать ты, когда мы будем во Фтии.
– Я буду вестником и пророком великой амфиктионии! Подобно тому, как наш Триптолем элевсинский, по приказанию Деметры, повсюду разъезжал в ее запряженной змеями колеснице и учил людей хлебопашеству и кротким нравам, так и я на колеснице моей матери Фетиды буду навещать племена людей. Конец томлениям железного века! Опять сверкнули золотые нити, спускающиеся с прялки Мир. Конец войне! В амфиктионию, народы, несите ваши зазнобы, обиды, тяжбы, дабы их разрешил правый суд слова, а не неправая сила булата. Изгнан неправый Арес, да и Аполлон сложил свой лук; отныне он для нас владыка золотой кифары, великий умиротворитель… Аа!