Психология древнегреческого мифа - читать онлайн книгу. Автор: Фаддей Францевич Зелинский cтр.№ 124

Акает припал к руке Матери и стал покрывать ее поцелуями.

– Ты был моим гостем, – сказала Она ему, – и имеешь по-эллинскому право на гостинец. Твой дух-хранитель передаст тебе его при расставании, а ты сам рассудишь, кому его дать. Прощай.

Она подняла его и поцеловала в лоб. Акает стоял как в оцепенении, вне себя от счастья и гордости – и, вероятно, простоял бы еще долго, если бы его хранитель не догадался схватить его за руку и вывести из терема Земли.

– Ну, питомец, – стал он его журить, когда они ехали обратно, – и нагнал же ты на меня страху! Такой смелости я, пока жив, не запомню.

Но Акает не слышал его слов: он чувствовал только поцелуй Матери на своем челе.

XI

И вот настал день разлуки.

– Свершилось! – сказал Акасту карлик. – Погасла свеча царя Эгея, но погасли и свечи всех Паллантидов и среди них – та, что была двойником твоего гонителя Полифонта. Будут помнить сыны Аттики славную битву при Паллене и победу царя-витязя Фесея! Теперь никто не мешает тебе вернуться в твой освобожденный дом.

– Феникс, сослужи нам последнюю службу!

Чудесная птица была уже там.

– Мы вернемся, разумеется, по другому пути – взобраться по ветви Фенолы ты не можешь. Феникс поднимет нас вдоль ствола под самую почти вершину Коссифиды; оттуда в долину Бесы будет уже не подъем, а спуск.

Так оно и случилось. Чем выше они поднимались, тем более тускнел серебряный ствол; под конец он покрылся, точно мхом, наростами бурого известняка и стал похож на обычные каменные столбы между пещерами. В одной из них Феникс их высадил; кругом был мрак.

– Надо зажечь фонари, – сказал карлик. – Они, к слову сказать, похищены мною у вас – я в этом приспособлении не нуждаюсь. Ты передашь их угольщику Клеофанту с поклоном от меня и с предостережением, что он потеряет их совсем, если не перестанет бить свою жену. Ну вот, горят оба; идем.

Они прошли несколько стадиев по низким, но сравнительно удобным проходам. Вдруг карлик остановился.

– Заметь хорошенько эту стену – и, еще лучше, сделай знак на ней. Здесь вы будете добывать серебряную руду, когда ты откроешь своим землякам тайну лаврийских гор.

– Здесь? – разочарованно спросил Акает. – Здесь и серебра-то не видно. А почему не повести мне их прямо к чистой ветви Фенолы?

– Еще бы! Вы, вижу я, не прочь купить весь мир и престол Зевса в придачу. Нет, мой дорогой: того пути ты уже вторично не найдешь. Ты не знаешь, как глубоко он ведет под поверхность не только земли, но и моря. Вы же будете довольствоваться крайними разветвлениями, будете крошить руду мотыгами, размывать ее проточной водой и мало-помалу добывать зерна чистого серебра. И на этом тебе скажут спасибо. До сих пор вы из чужбины привозили серебро и чеканили его чеканом вашей богини; а отныне «лаврийские совушки» прославят ее и вас по всему эллинскому миру.

И он стал ему рассказывать – много рассказывать о будущей судьбе лаврийских рудников.

– А теперь – в путь! Я с тобой не прощаюсь – останусь при тебе, хотя ты и не будешь меня видеть. В Элевсине, куда ты скоро отправишься, тебе больше про меня расскажут. И когда твой жизненный путь будет пройден – дай бог, чтобы я и дочери Деметры мог поведать про тебя то самое, что теперь поведал Матери-Земле. Кстати: должен передать тебе ее гостинец; он у меня здесь, в котомке.

Перед удивленными глазами Акаста блеснул огромный самородок чистого серебра.

– Ты его понесешь в той же котомке, а ее самое вернешь тому же Клеофанту с тем же предостережением. Теперь всего два-три стадия пути отделяют тебя от поверхности; их ты пройдешь один – заблудиться нельзя.

И он внезапно исчез, оставляя фонари и котомку Акасту.

XII

Граждане Бесы толпились в своем пританее – все, и мужчины, и женщины. Созвал их царь Фесей.

– Друзья мои, – сказал он им, – милостью Паллады мне удалось объединить два коренных жребия из наследия моего деда Пандиона, и теперь наша общая забота – чтобы они никогда больше не были разъединены. Не для себя сложил я их, не для того, чтобы самодержавно вами править: власть, которую Паллада вручила мне, я передаю народу. Пусть ваши цари по-прежнему молятся за вас бессмертным богам, пусть они судят ваши тяжбы и ведут вас в бой, пусть они будут опекунами ваших сирот – но управляться вы будете сами. Отныне вы все – афиняне, все будете собираться на каменном кряже перед скалой богини; каждый, кого возраст остепенил, будет иметь право предлагать народу то, что боги ему внушат, – и что народ сочтет лучшим, то и будет законом. Согласны?

Гром благословляющих приветствий покрыл его слова.

– Граждане, – продолжал Фе-сей, – я освободил вашу землю, освободил и тех, которых нечестивые сыновья Палланта из граждан обратили в своих рабов. Но, как это всегда бывает, война разорила нашу родину, опустошила – не царскую отныне, а народную казну. Все должны сложиться, чтобы не пришлось нищенствовать завоеванной свободе. Граждане, согласны вы участвовать в этом народном деле?

Воцарилось молчание. Фесей насупил брови; недовольная усмешка заиграла на его гордом лице.

Выступил вперед старец с длинной, седой бородой:

– Прости, великий царь, и не толкуй нам в обиду нашего молчания. Верь, мы все готовы костьми полечь за тебя и за подаренную нам тобой свободу. Но кроме наших жизней мы ничего тебе дать не можем. Ты видел нашу землю, наше село? Мы все здесь впроголодь живем между скалистыми сопками Лаврия; во всей Аттике нет села беднее твоей Бесы.

– Нет, дедушка, ты ошибся, – крикнул внезапно молодой голос, – и ты, великий царь, не верь ему, хотя он и говорит искренно. Знай, не только во всей Аттике, но и во всей Элладе нет села богаче твоей Бесы!

Фесей удивленно посмотрел на него и затем обвел взором все собрание.

– Кто это говорит?

– Кто это говорит? – раздалось в толпе. Акаст, сын Иолимнеста, афинянин из Бесы, – весело ответил тот же голос.

Акает? Он, значит, жив? Как он вырос! Как он похорошел! – загудела толпа. Менедем и Иодика с радостными воплями бросились обнимать внука. «Акает! Родной мой! Наконец-то, после трех лет! Да где же ты был?»

Там, где времени нет, мои дорогие. Погодите, все расскажу; а теперь надо ответ держать перед царем. Да, великий царь, нет села богаче твоей Бесы; и если надо всем сложиться за свободу, то вот и наша доля.

С этими словами он вынул из своей котомки гостинец Матери-Земли. Фесей, хотя и обрадованный, продолжал недоумевать.

– Объясни же ты мне…

– Изволь, царь, что могу, то объясню.

И он стал ему рассказывать, умалчивая, насколько возможно было, о чудесном. Недомолвки не скрылись от проницательного ума Фесея.

– Ты многого не договариваешь, мой друг, но я теперь настаивать не буду. В Афинах, за кубком вина, ты мне все расскажешь подробнее: перед гостем Матери-Земли хоромы Эрехфея открыты. А теперь, если угодно, кончай о серебре.