Психология древнегреческого мифа - читать онлайн книгу. Автор: Фаддей Францевич Зелинский cтр.№ 100

Теперь ахейцы могли вернуться домой. Не все, однако, двинулись одновременно. Неоптолема Фетида, в предвидении того, что имело наступить, отправилась домой сухим путем; о нем у нас будет речь в дальнейшем. Нестор, ввиду его всегдашнего благоразумия и благочестия, был пощажен: отправившись в путь отдельно от остальных, он счастливо доехал до своего Пилоса и счастливо же закончил там свою долгую жизнь, сохраняя телесную и умственную силу и бодрость до самой смерти. В делах правления и хозяйства ему помогали оба его сына, Писистрат и Фрасимед; его род остался живуч и впредь, и притом не в одном только Пилосе; он стал также родоначальником и афинских царей в эпоху, которая последовала за нашей.

Счастливым было также и плавание Диомеда, которому Паллада и теперь сохранила свою милость, перешедшую к нему от его отца Тидея. В Элладу он прибыл благополучно; мало того, ему удалось то, к чему напрасно стремился его отец – вернуться в Калидон, освободить своего деда Энея от позорного плена, в котором его держали его злые родственники, и упрочить его престол. Но затем неурядицы в его собственной семье заставили его покинуть Элладу и перебраться в южную Италию; с него начинается заселение ее побережья эллинами, имевшее такое огромное значение для судьбы обоих народов в дальнейшем.

Над остальными же разразилась буря вследствие гнева Паллады уже вскоре после оставления ими троянского побережья. Корабли Менелая и Одиссея были ею оторваны от прочего флота; они испытали свои особые приключения, о которых будет рассказано в свое время. Главным предметом божьей кары был, конечно, корабль, везший Аянта Оилеева, насильника и клятвопреступника. Перун по воле оскорбленной богини его разбил; Аянт упал в море, но не утонул; как ни захлестывали его волны, он вплавь достиг ближайшего утеса и выбрался на его вершину. «Спасся! – крикнул он горделиво. – Спасся против воли богов!» Это самомнение его окончательно погубило. Разгневался Посидон; ударом трезубца он разбил надвое скалу, на которой сидел богоненавистный, вторично его поглотило море – и этот раз навсегда. А нечестие, допущенное им в храме Паллады на Пергаме, должен был до позднейших времен искуплять его род. Когда вокруг этого храма возник новый город, Новый Илион, локрийцы должны были исправно посылать туда двух своих дев для храмовой службы Палладе. Лишь через тысячу лет после разрушения Трои эта своеобразная дань была отменена.

Вернемся, однако, к ахейскому флоту. Буря, разбившая корабль Аянта, не унималась и продолжала гнать его по всему Архипелагу, все далее с востока на запад. После двух дней плавания показались берега – никто не знал, что это была Евбея. Берег в бурю, конечно, желанен, но и опасен: нетрудно повредить судно об его утесы. Хорошо, если приветливый свет огней указывает пловцу гавань, куда можно направить свой бег! И действительно, огни показались. Крик радости раздался с измученных кораблей: теперь они спасены, есть где обождать неласковость моря и гнев богов! И кормчие приналегли на правильные весла, чтобы, преодолевая сопротивление ветра и течения, достигнуть вожделенной цели…

Отец загубленного неправым судом Паламеда, Навплий, не добившись виры за смерть своего сына и восстановления его чести, вернулся в Евбею. С тех пор жил он на Каферейском мысе, у самого входа в пролив, по которому поныне следуют корабли, направляющиеся с малоазийских берегов к гаваням Аттики и Пелопоннеса. Он построил себе замок на нем с вышкой, с которой открывался вид далеко на восток и на юг. Здесь стражники непрерывно днем и ночью сменяли друг друга; чаще же всего сам владелец замка на ней сидел, вперяя свой взор в туманную даль; его воображению рисовались тени кораблей, призраки парусов, подплывающие с востока к его мысу. И дикий огонь сверкал тогда в его старческих глазах, и все его существо выражало одно чувство, и этим чувством была месть.

У подножия мыса стояла наготове лодка, легкая и прочная, не боявшаяся бурных ветров и разъяренных волн. А утесы, в изобилии окружавшие мыс, были увенчаны каждый костром, сложенным из смолистых сосновых сучьев вперемежку с хворостом и сухим вереском, ждущим только искры, чтобы запылать ярким пламенем.

Долго пришлось ждать Навплию; он не терял терпения и боялся только одного, как бы смерть его не отозвала раньше, чем он успеет совершить дело своей мести. Но наконец Эринии услышали его молитвы. В бурную ночь при свете молнии он увидел стаю мчащихся к его берегу кораблей, гонимую ураганом и пенящимися волнами. Крик восторга вырвался из его груди; призвав к себе своего сына Эакса, он с ним вместе бросился в лодку. Вскоре затем огни запылали на утесах Киферейского мыса.

Это и были те огни, которые издали увидели бичуемые бурей ахейские пловцы; те огни, которые они приветствовали возгласами облегчения и радости. Все направили к ним свой бег: гавань, гавань! Да, гавань! Первый корабль, изо всех сил стремившийся к желаемой цели, налетел на риф и разбился пополам; другой, наскочив на отмель, был опрокинут ветром; третий, будучи вогнан между двух утесов, был раздавлен их стенами; четвертый, наткнувшись на острый выступ скалы, получил пробоину и пошел ко дну; пятый, шестой, много других погибло, который тем который иным образом. Пловцы, сброшенные в море, изнемогали в борьбе с волнами или же были ими швыряемы о жесткие камни; немногим из многих удалось вплавь достигнуть места, откуда представлялось возможным выйти на берег. Но тут поджидал их главный враг: море, скалы были милостивы в сравнении с этим старцем, стоявшим во весь рост в своей лодке с острогой в руках. Таким они видели его уже раз у троянского побережья. И это было довершением ужаса. Ураган, волны, утесы – это еще ничего; но вот при свете сверкнувшей молнии этот неумолимый призрак, этот старец, с развевающимися по ветру волосами и бородой, с высоко поднятой острогой – это был сам Аид; кто его раз увидел, тот уже ничего более увидеть не мог.

Так под раскаты грома и свист бури была справлена тризна по Паламеде.

Все же кораблю, везшему Агамемнона, и некоторым другим из его эскадры удалось избегнуть и бури и мести Навплия; на следующий день погода прояснилась, они обогнули Суний; обогнули остров Гидрею и вошли в тихие воды Арголического залива. Тут уже безопасность была полная; еще несколько часов – и гостеприимный полукруг аргосской гавани – мы уже знаем, что ее по созвучию с тем мстителем звали Навплией – открылся перед глазами пловцов.

В Микенах их уже ждали – кто с тоской, кто со страхом. В душе царицы Клитемнестры всякий предполагал тоску, на деле же ее обуревал страх – и еще другое, более могучее чувство.

Десять лет тому назад она вернулась из Авлиды, пылая жаждой мщения за свою закланную, как она была уверена, на жертвеннике Артемиды дочь; денно и нощно призрак Ифигении носился перед глазами ее души, оплакивая загубленный цвет своей молодости. Перед этим долгом все другие отступили, и в том числе долг супружеской верности. Клитемнестра не была подвластна любви, подобно своей сестре Елене: воспитанная в строгих правилах спартанского дома Тиндара, соседка суровой супруги-единобрачницы, микенской Геры, она бы при других условиях, даже и не любя своего мужа, до конца своей жизни сохранила имя и славу безупречной жены. Но она чувствовала жгучую жажду мести и нуждалась в помощнике. И тут вокруг нее стал кружиться именно такой человек, который ей был нужен, – двоюродный брат ее мужа Эгисф.