Выйти из хаоса. Кризисы на Ближнем Востоке и в Средиземноморье - читать онлайн книгу. Автор: Жиль Кепель cтр.№ 99

Эти расчеты основывались на разнородности целей России и Ирана в этой стране. Кремль никогда не скрывал – и Евгений Примаков подтвердил мне это в 2014 году, – что от устойчивости сирийских государственных институтов изначально зависело сохранение постсоветской Россией вновь обретенного статуса великой державы. А дальнейшее пребывание Асада у власти по мере стабилизации ситуации могло бы стать предметом переговоров, с тем, чтобы обеспечить в перспективе сирийскому режиму более широкую поддержку. И наоборот, планомерное расширение собственно шиитского и персидского присутствия в арабской преимущественно суннитской стране могло привести лишь к взаимному отчуждению населения и правительства, вынужденного проводить политику все более жестких и затратных репрессий. В этом заключается структурное отличие Ирака с его шиитским большинством, строящим «родственные» общественно-культурные отношения с Ираном, от Сирии.

Для Тегерана же, напротив, сохранение власти за Башаром Асадом было неприемлемо, а стратегия влияния на Сирию с опорой на силы «аль-Кудс» и их агентов являлась ключевой гарантией безопасности. Она придавала стабильность сухопутному коридору к Средиземному морю, который, накладываясь на «шиитский полумесяц», простирается от Каспийского моря до Бейрута. Она также позволяла создать зону совместного экономического процветания, в которой торговлю и сельское хозяйство Леванта дополняла бы добыча углеводородов в Месопотамии и Персидском заливе. Такая зона стала бы редутом против «надменного Запада» путем оказания постоянного давления на Израиль. Данный подход явно не устраивал ни еврейское государство, ни США и Саудовскую Аравию. Поскольку Вашингтон рассматривал СВПД в вариациях на столь близкую сердцу неоконсерваторов тему «смены режима» как инструмент, обеспечивавший Тегеран экономическими средствами для проведения этой политики, Дональд Трамп отказался от него. Белый Дом делал ставку на то, что Кремль не захочет идти на конфликт на таком уровне и пожертвует своим иранским союзником.

Владимир Путин, таким образом, по итогам событий 8–9 мая 2018 года был поставлен перед дилеммой, достойной героя Корнеля (имеется в виду пьеса «Сид», сюжет которой построен на выборе между любовью и долгом, стоящем перед главными героями. – Прим. пер.). Разрыв с Ираном стал бы чрезвычайной ситуацией, притом что силы «аль-Кудс» и вспомогательные шиитские соединения по-прежнему были необходимы для того, чтобы положение на местах складывалось в пользу Дамаска. Восстание было разгромлено еще далеко не полностью, особенно на северо-западе страны. Десятки тысяч повстанцев, озлобленных и жаждущих реванша, оставались в «зоне деэскалации» Идлиба под контролем Турции, предсказать действия которой было невозможно. Давая основания полагать, что уступила давлению США, располагавших поддержкой Израиля и Саудовской Аравии, Москва теряла статус великой державы, едва восстановленный благодаря участию в сирийском урегулировании. А ведь Путин к тому же считал необходимым сохранять хорошие отношения на взаимовыгодной основе как с Израилем, так и с Саудовской Аравией. Сдержанная реакция России на авиаудары израильского государства 9 мая 2018 года по позициям сил «аль-Кудс» демонстрировала, что она не будет чинить препятствий защите Голанских высот, а значит, не поддержит Тегеран в противостоянии с Тель-Авивом на территории третьих стран. Но в то же время Россия не собиралась отказываться от взятого ею в Сирии курса на сотрудничество с иранскими войсками и другими шиитскими соединениями, обеспечивающими по-прежнему очень высокую потребность дамасского режима в пехоте.

Наиболее очевидные разногласия между Москвой и Тегераном по состоянию на весну 2018 года сводились к переходу от военного успеха (который еще надо закрепить) к налаживанию политического процесса, обеспечивающего стабильность послевоенной Сирии. Это должно способствовать частичному освобождению России от взятых обязательств и помочь избежать отягощения бюджета расходами на продолжение полномасштабной операции в Сирии. 14 мая 2018 года, в день семидесятилетия еврейского государства, когда США с большой помпой переносили свое посольство в Израиле из Тель-Авива в Иерусалим, сконцентрировав таким образом на себе все внимание СМИ, Владимир Путин пригласил Башара Асада в Сочи.

Сирийский лидер, отправившийся туда один, на борту российского военного самолета, похоже, всеми силами пытался отсрочить начало процесса, инициированного на том же черноморском курорте 31 января. В тот день было принято решение о создании «Конституционного комитета», призванного найти точки соприкосновения между различными оппозиционными течениями в преддверии всеобщих выборов. По завершении майской встречи хозяин Кремля заявил о том, что «иностранные вооруженные силы будут выводиться с территории Сирийской Арабской Республики». Это неоднозначное высказывание может трактоваться по-разному, в том числе так, что к русским это не относится на том основании, что они были официально «приглашены» Дамаском. Но оно же одновременно подтверждало, что «война выиграна», как Путин объявил на авиабазе Хмеймим 11 декабря 2017 года, и пора переходить к следующему этапу – «завоеванию мира».

19 мая 2018 года спецпредставитель президента РФ по Сирии Александр Лаврентьев разъяснил высказывание президента о выводе иностранных войск: «Речь идет обо всех иностранных воинских подразделениях, контингент которых находится на территории Сирии. Это в том числе, и американцы, и турки, и «Хизбалла», конечно, и иранцы». 28 мая 2018 года в Москве состоялась моя встреча с Виталием Наумкиным, научным руководителем Института востоковедения РАН, учеником покойного Евгения Примакова. Виталий Вячеславович не только авторитетный преподаватель ведущего российского университета, но и активный участник контактов между Россией и сторонами сирийского конфликта. В ходе нашей беседы Наумкин указал на подводные камни сложившейся ситуации, поместив ее в контекст истории взаимоотношений Москвы и Башара Асада. Он напомнил, что вмешательство России на начальной стадии имело целью не столько поддержать президента Асада лично, сколько избежать повторения «ливийского сценария». Действительно, в годы президентства Дмитрия Медведева Россия воздержалась от голосования за резолюцию Совета Безопасности ООН от 17 марта 2011 года, вводившую запрет на все полеты над Ливией для авиации Каддафи. Резолюция также санкционировала любые действия по защите мирных жителей. Западная коалиция, ведомая Саркози и Кэмероном, воспользовалась тем, что Россия не применила право «вето» и в итоге добилась смены режима в Ливии. Это было воспринято Москвой как предательство и записано в пассив Медведеву, когда Путин в 2012 году де-юре вернулся в Кремль.

Что касается Башара Асада, то он в период с прихода к власти в июле 2000 года до 2005 года не считал нужным откликаться на приглашения в Москву, несмотря на необходимость ликвидировать числившийся за Сирией колоссальный военный долг. Убийство Рафика Харири 14 февраля 2005 года, ответственность за которое возлагали на ирано-сирийские круги, отрезало Асада, в первую очередь, от Франции Жака Ширака, испытывавшего глубокую привязанность к премьер-министру Ливана. И только тогда молодой президент Сирии отправился в Кремль, где ему списали 73 % суммы долга. Впоследствии, впрочем, его обхаживал президент Саркози, в пику своему предшественнику пригласивший президента Сирии в качестве почетного гостя на парад на Елисейских полях 14 июля 2008 года. Я встречался с Асадом во время его последнего визита в Париж в октябре 2010 года, за несколько месяцев до начала «арабской весны».