Выйти из хаоса. Кризисы на Ближнем Востоке и в Средиземноморье - читать онлайн книгу. Автор: Жиль Кепель cтр.№ 57

Страница

Наконец, в Ливии устранение диктатора, превратившего страну в государство-изгой, открыло ящик Пандоры, который никому так и не удалось закрыть после многолетней межплеменной войны всех против всех, отягощенной вступлением в конфликт джихадистов. Международное сообщество сыграло решающую роль в ликвидации режима Каддафи, но сделало это, не продумав программу политических мер, которые необходимо было принять по завершении военной операции. Оно было озабочено в первую очередь тем, как не допустить распространения ливийской аномии за пределы территории страны. К этому и сводился смысл операции, проводившейся Францией в Мали с января 2013 года и призванной лишить джихадистов, пришедших из Ливии, возможности дестабилизировать ситуацию в Сахеле. Это же относилось к бомбардировкам в 2015–2016 годах ливийских анклавов ИГИЛ, представлявших угрозу для соседних стран и всего Средиземноморья. И, наконец, того же порядка многочисленные шаги, предпринятые с целью остановить поток нелегальных африканских мигрантов с побережья Ливии в Европу. Процесс национального примирения, инициированный ООН, столкнулся с рядом препятствий, включая отказ от участия в нем в декабре 2017 года маршала Хафтара, убежденного в том, что только сильный военный режим, подобный египетскому, может собрать воедино несостоявшееся государство. И тем не менее этот процесс хотя бы предлагал возможную основу, пусть и зыбкую, для выхода из хаоса.

Египет, Ливия и в меньшей степени Тунис подвергались вмешательству в их внутренние дела со стороны нефтяных монархий Аравийского полуострова, которые пытались повлиять на развитие «арабской весны» многомиллиардными вливаниями. На начальном этапе Катар, опиравшийся на «мягкую силу» своего спутникового телеканала «аль-Джазира», прокладывал дорогу к власти «Братьям-мусульманам» – партии «ан-Нахда» в Тунисе, президенту Мурси в Египте и коалиции «Щит Ливии». Затем пришел черед ОАЭ и Саудовской Аравии оказать существенную поддержку противникам «Братьев-мусульман» в лице двух маршалов – ас-Сиси в Каире и Хафтара в Бенгази, а также партии «Нидаа Тунис». Однако эта борьба за гегемонию разворачивалась в политико-религиозных рамках ислама, исповедуемого арабами-суннитами, и с этой точки зрения не носила экзистенциального характера. И, что еще более важно, происходила она уже после отстранения деспота от власти. Восстания в Бахрейне, Йемене и Сирии, следующие три случая, к которым мы сейчас обратимся, оказались в заложниках межконфессионального раскола между суннитами и шиитами, делавшего невозможной, по крайней мере в ближайшей перспективе, ликвидацию режимов, к которой призывали их противники.

В Бахрейне, Йемене и Сирии с их многочисленными линиями разломов между суннитами и шиитами, в свою очередь делившимися на многочисленные течения, от алавитов до зейдитов, повстанцам не удалось свергнуть действующую власть. В прошлом такого рода мозаичность либо не имела бы особого политического значения, как в Йемене, либо растворилась бы в идеологии панарабизма, как в баасистской Сирии. Но нарастающая исламизация менталитета и неуклонное с 1979 года повышение ставок в борьбе за гегемонию в регионе между суннитами, возглавлявшимися Саудовской Аравией, и шиитами, равнявшимися на Иран, радикально изменили расклад сил. Это обострение религиозных противоречий, превратившееся в инструмент геополитического противостояния, вышло на качественно иной уровень после захвата Ираном командных высот в Багдаде. При Саддаме Хуссейне Ираком правило суннитское меньшинство. Но военная операция США, за которой последовала оккупация страны в 2003–2011 годах, обеспечила переход власти к шиитским партиям, представлявшим конфессиональное большинство страны. В Бахрейне болезненность этой темы проявилась, когда поднятое в марте 2011 года восстание было подавлено войсками и полицией стран – участниц Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ). На восстание сразу же навесили ярлык шиитского и проиранского. Конфессиональная мотивация, отягощенная давним противостоянием персов и арабов, перевешивала, с точки зрения нефтяных монархов, все иные соображения.

После восстановления суннитского порядка в Манаме этот же раскол определял характер реакции режима Башара Асада на поднятое против него в Сирии восстание, только с точностью до наоборот, поскольку у власти находилось алавитское меньшинство, а основная масса восставших представляла суннитское большинство страны. Но и здесь поддержка повстанцев и правительственных сил вписывалась в эту логику межконфессионального противостояния: Иран и его агенты влияния поддерживали первый лагерь, суннитские государства – второй. Характер же восстания в Йемене первоначально определялся межплеменными и региональными линиями раскола. Конфессиональная составляющая вышла на первый план лишь спустя три года после его начала, в 2014 году, когда исповедующие ислам шиитского толка хуситы взяли Сану, что повлекло за собой военное вмешательство в йеменский конфликт суннитской коалиции во главе с Саудовской Аравией.

В отличие от итогов народных волнений на южном побережье Средиземного моря, на сей раз оказавшиеся под ударом режимы устояли. Конфессиональная солидарность – особенно в Бахрейне и Сирии – уберегла их, не позволила восстанию распространиться. Более того, ни одна из этих стран, по большему счету, не проходила через свой «момент энтузиазма», преодолевающий религиозные разногласия. Бывший президент Йемена Али Абдалла Салех, постепенно терявший в течение первого года восстания нити управления, вопреки всему вернулся в Сану. Ему удалось это сделать лишь ценой отказа от прежних союзов и достижения договоренности с хуситами, которая оставалась актуальной лишь до тех пор, пока бывший диктатор не решился на очередную попытку выйти из патовой ситуации путем сближения с Эр-Риядом. Этот шаг в итоге стал для него роковым: хуситы, которые сочли примирение с саудитами предательством, убили Салеха в декабре 2017 года.

Таким образом, самые восточные страны региона, до которых успела дойти «арабская весна», вышли из нее с разными промежуточными результатами. Пожарные меры, предпринятые правящей властью Бахрейна, превратили пламя, бушевавшее в феврале – марте 2011 года, в локальные очаги шиитского сопротивления, которые периодически подавлялись полицией в рамках операций по «нормализации» обстановки на архипелаге. Конфликт в Йемене, по большому счету, так и не вышел за рамки регионального. Вмешательство западных держав ограничивалось опосредованными действиями против обосновавшихся здесь представителей международного джихадизма.

А вот эхо гражданской войны в Сирии оглушило соседние государства, в первую очередь Ирак, который сам являлся ареной многостороннего многоуровневого противостояния шиитов и суннитов, арабов и курдов. Мало того, оно докатилось до Ливана, Ирана, Иордании и Турции, нефтяных монархий Аравийского полуострова; а также России и наиболее боеспособных членов НАТО во главе с США. Эта интернационализация конфликта стала еще более выраженной, когда ИГИЛ поставило на поток казни западных заложников и начало координировать со своей территории теракты в Европе. Она продолжала нарастать с момента провозглашения в июне 2014 года «халифата» в Мосуле до падения Ракки в октябре 2017 года. Военный разгром джихадистов покончил и с сирийским восстанием, которое ИГИЛ на глазах у всего мира удалось поглотить и переварить. Башар Асад и его союзники в лице России и Ирана могли праздновать победу, впрочем, гораздо более сомнительную, чем им хотелось бы. Как мы увидим в третьей части этой книги, падение «Исламского государства» обернулось в итоге еще более запутанным раскладом в «Большой игре» на Ближнем Востоке. Оно также привело к изменению характера отношений этого региона с остальным миром – на фоне общемировой тенденции к снижению цен на энергоносители, оказавшей на него глубокое влияние.

Страница