История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 49

При таких обстоятельствах не успехи и познания определяли окончание воспитания, а возраст молодого питомца. Кто желал прослыть образованным и даже ученым, тот с четырнадцатилетнего возраста садился за энциклопедистов и ограничивался громким заявлением, что прочел Вольтера и Руссо.

Вот в каких условиях к делу воспитания находился молодой Ермолов. Он вынес из него наместническую гордость, неподкупную любовь к родине и взгляд истинно русского человека, каким было тогда дворянство, а гостеприимная Москва сделала его хлебосолом и вместе с тем укоренила в нем критический взгляд, острое слово и едкую насмешку над людьми, стоявшими ниже его по образованию.

С этими качествами Алексей Петрович явился в Петербург в чине сержанта Преображенского полка. Поступив на действительную службу, Ермолов, по своим материальным средствам, не в силах был тянуться за прочими гвардейскими офицерами, державшими экипаж и огромное количество прислуги. Пятнадцатилетний юноша стал искать для себя другого рода службы. Судьба привела первую служебную деятельность Алексея Петровича связать с тем полком, слава которого гремела впоследствии на Кавказе в течение полустолетия. 1 января 1791 г. Ермолов был выпущен капитаном в Нижегородский драгунский полк, шефом которого был граф Самойлов. Ермолов тотчас же отправился в Молдавию, где стоял тогда полк, командиром которого был двадцатилетний родной племянник графа Самойлова, И.Н. Раевский, один из знаменитых деятелей 1812 г.

В бытность свою в полку Алексей Петрович ближе познакомился с артиллериею. При полку находились полковые пушки, имевшие специальное назначение стрелять при осушении бокалов. Раевский, стараясь дать им лучшее назначение, ввел некоторые усовершенствования: переделал лафеты и переменил расчет прислуги. За всем этим Ермолов тщательно следил, и едва только стал привыкать к фронтовой службе, как был вызван опять в Петербург, по случаю назначения его флигель-адъютантом к графу Самойлову.

Петербург снова принял с распростертыми объятиями молодого и красивого адъютанта. Одаренный от природы необыкновенною физическою силою, крепким здоровьем и замечательным ростом, Ермолов своею красивою наружностью обращал на себя внимание многих. Его большая голова, с лежащими в беспорядке волосами, маленькие, но проницательные и быстрые глаза делали его похожим на льва. Взгляд его, в особенности во время гнева, был необыкновенно суров. Горцы говорили впоследствии о Ермолове, что горы дрожат от его гнева, а взор его рассекает как молния.

Острые шутки шестнадцатилетнего юноши, его мнения, часто противоречившие большинству суждений, повторялись как выражения молодого оригинала. Между тем оригинал этот присматривался к окружавшим его лицам. Как человек домашний у графа Самойлова, Алексей Петрович был членом высшего петербургского общества и по утрам слышал откровенные отзывы о тех лицах, которые по вечерам наполняли залу Самойлова.

Смотря на все, так сказать, сверху, Ермолов привык понимать предметы шире и глубже, чем понимали их другие, и эта ширина взгляда дала ему нравственное превосходство над многими. Сознавая свои силы, Ермолов, сделавшись непомерно честолюбив и упрям, стал открыто относиться к некоторым с едким сарказмом, ирониею и насмешками, что и послужило первым шагом нерасположения к нему многих лиц. Остроты, которыми Алексей Петрович осыпал немцев, переходили из уст в уста и, конечно, не нравились многим.

К счастью для самого Ермолова, жажда к занятиям не дозволила ему предаться исключительно праздной светской жизни и удовольствиям. Занятия военными науками привели его в артиллерийскому шляхетному корпусу, обладавшему более других заведений научными средствами. Пожертвовав своим адъютантством, Брюлов просил графа Самойлова о зачислении его в артиллерию. Переименованный в капитаны 2-го бомбардирского батальона, он был, 9 октября 1793 г., зачислен в артиллерийский шляхетный корпус, где и принялся с полным жаром за изучение военных наук.

Восстание в Польше, в следующем году, отозвало его от ученых занятий, и Алексей Петрович торопился на поле брани. Сделав всю кампанию и будучи награжден орденом Св. Георгия за штурм Праги, Ермолов в следующем году был отправлен за границу в Италию, где, прикомандированный к главной квартире австрийского главнокомандующего, был участником войны австрийцев с французами. Едва только он успел вернуться в Россию, как в 1796 г. принял участие в персидском походе графа Валериана Зубова.

Замечательные способности дали ему все средства к тому, чтобы приобрести все качества отличного воина. Начавши службу так удачно и успев уже командовать отдельною частью, Алексей Петрович с шестнадцати лет приобрел самостоятельность и репутацию, которые сулили ему блестящую будущность. Но обстоятельства временно сложились несколько иначе.

Смоленский губернатор сделал донос на брата его по матери, Каховского. Тот был взят, а вместе с ним был взят Ермолов и отвезен в Калугу.

«Ты знал брата моего, – писал по этому делу Алексей Петрович ^[254], – он впал в какое-то преступление; трудно верить мне как брату, но я самим Богом свидетельствуюсь, что преступление его мне неизвестно! Бумаги его были взяты, и в том числе найдено и мое письмо, два года назад писанное, признаюсь, что дерзкое несколько, но злоумышления и коварства в себе не скрывающее. Я был взят к ответу в Калугу, к генералу Линденеру, и пока ехал я туда, был уже я, в продолжение того времени, прощен и Линденером возвращена была мне шпага и объявлено всемилостивейшее государя прощение» ^[255].

Пылкий, честолюбивый и самонадеянный молодой офицер, приобретший уже некоторую самостоятельность и не знавший за собою никакой вины, считал себя оскорбленным. Он потребовал от Линденера объяснения причины такого с ним поступка, просил, чтобы ему объяснили: за что он был взят и почему теперь прощен? Этого было достаточно, чтобы сделать Ермолова окончательно политическим преступником. Отпустив его обратно, Линденер секретно донес о Ермолове как о человеке неблагонамеренном.

«Я обратно прибыл в батальон ^[256], – продолжает Алексей Петрович в том же письме, – питая в душе моей чистейшие чувства благодарности к нашему монарху. Но недолго, любезный друг, был я счастлив: в другой раз прислан был за мною курьер и я отправился в Петербург, однако же имея добрую надежду, ибо я ни арестован, ни выключен не был, и льстился счастием быть представленным государю. Не таковы были следствия моей надежды. Я вместо (того, чтобы) быть представленным государю, посажен был в Петропавловскую крепость и оттуда препровожден в Кострому, где уже полгода более живу!.. Так, любезнейший друг, пал жребий судьбы на меня, и в моей воле осталось лишь только терпеливо сносить ее жестокости».