Замкнутый круг - читать онлайн книгу. Автор: Нора Робертс cтр.№ 9

Наоми вздохнула.

– Ты права, абсолютно права.

– Я уеду, когда захочу или когда мне это будет нужно. Они пытаются стыдить меня, подкупить, бьют на жалость – лишь бы заставить меня бросить то, что для меня важно. Но что для меня важно? Моя семья и «Три ивы». И ты.

– Спасибо… – Наоми сама потянулась за стаканом и поднесла его к губам, чувствуя, как предательски дрожит ее рука.

Келси с трудом удержалась, чтобы не наподдать ногой горшок с геранью.

– Не за что меня благодарить. Ты – моя мать, и ты мне небезразлична. Я восхищена тем, как ты сумела распорядиться своей жизнью. Может быть, я не совсем хорошо представляю те годы, когда тебя.., когда ты была далеко, но ты теперешняя мне очень нравишься. Кроме того, я не собираюсь уезжать отсюда только потому, что так хочется Милисент.

Наоми почувствовала, что ноги не держат ее, и оперлась руками о столик, чтобы не упасть.

– Ты не представляешь… Просто не можешь себе представить, каково мне слышать это от взрослой дочери, Келси. Что теперешняя я тебе нравлюсь. Я очень люблю тебя, Келси.

Весь гнев Келси куда-то улетучился.

– Я знаю.

– Я не знала, какой ты будешь, когда мы снова встретимся. Все эти годы я любила маленькую девочку, которую потеряла. И вот ты приехала в «Три ивы», чтобы дать мне возможность начать все сначала. Я восхищаюсь тобой, Келси, горжусь тобой, как не гордится ни одна мать. И даже если завтра ты уедешь, чтобы никогда не вернуться, знай, что ты все равно дала мне больше, чем я когда-либо надеялась получить.

– Никуда я не уеду. – Повинуясь велению сердца, Келси шагнула к матери и широко развела руки, чтобы обнять ее. – Никуда я не уеду. Мне хочется быть только здесь.

Крепко зажмурившись, Наоми наслаждалась прикосновением, запахом дочери. – Я попробую помочь тебе, – прошептала она. – Я найду способ, чтобы заставить ее смягчиться.

– Не надо. Это не должно тебя беспокоить. – Немного успокоившись, Келси разжала объятия. – Иначе ты сойдешь с ума, как и я.

Настроение ее снова переменилось, и она стала расхаживать из стороны в сторону.

– Как больно и ужасно обидно! – воскликнула она. – Мне даже не верится… Она думала, что мне нужны ее деньги, и пыталась использовать их, чтобы манипулировать мной. Их и мои собственные чувства. Она пыталась диктовать мне, что я должна делать и как поступать!

– Диктовать – это вполне в духе Милисент. Так было и раньше.

– Она не смогла изменить завещание деда и остановить выплаты из моего фонда попечения. Бьюсь об заклад, это привело ее в бешенство: она – она! – и вдруг оказалась бессильна. Бедный папа… Он был очень расстроен и даже накричал на бабушку, а ведь раньше он никогда не повышал на нее голос.

– Еще как повышал. – На лице Наоми отразилось что-то вроде мрачного удовлетворения. – Впрочем, это было давно. Я рада, что Филипп принял твою сторону.

– Как бы мне хотелось сказать то же самое, но я нисколько не радовалась, нет. Это было ужасно – видеть, как они ссорятся, как нарастает отчуждение между папой и Кендис, и знать, что права я или нет, но именно я в этом виновата. Бабушка такая.., несгибаемая, она никак не может переломить себя и хоть на минутку поставить себя на место другого человека.

А разве не то же самое говорили о ней самой? – вдруг вспомнила Келси и дернулась как от удара.

– У Милисент есть только два выхода: уступить или умереть в одиночестве, – вставила Наоми.

– Мне хочется верить, что они помирятся, – проговорила Келси. – Очень хочется. Что касается нас с бабушкой, то вряд ли мы когда-нибудь придем к компромиссному решению. Во всяком случае, не после сегодняшнего скандала. Она… Она попыталась использовать против меня даже смерть Горди и открытым текстом заявила, что ты сама наняла кого-то из твоих дружков-головорезов – это ее подлинные слова, – чтобы накачать наркотиками несчастное животное. В конце концов, если ты застрелила человека, то… – Келси смешалась и не договорила.

– …То что мне какая-то лошадь, – закончила за нее Наоми. – В самом деле – что?

– Извини. – Чувствуя непреодолимое отвращение к самой себе, Келси ожесточенно потерла все еще гудящие виски. – Я слишком взвинчена.

– Это не имеет значения. Я не сомневаюсь, что многие – слишком многие – думают так же. Почему я, собственно, взялась сегодня за кисть? – спросила она, жестом указывая на холст. – Да потому, что кое-кто начал распространять слухи, будто я убила Горди, чтобы получить страховку. Келси в бессильной ярости сжала кулаки, потом снова разжала.

– Чудовищно! Да в эту чушь не поверит ни один человек, который знает тебя достаточно хорошо.

– К несчастью, в этом нет ничего из ряда вон выходящего. Наш мир не такой уж совершенный, и такие вещи случались. Как говорится, данная версия имеет право на существование, хотя… – Она нахмурила лоб и взяла в руку кисть, словно что-то прикидывая. – Хотя простой арифметический расчет мог бы положить конец этим нелепым домыслам. Разумеется, Горди был застрахован на значительную сумму, однако живой он стоил во много раз больше – и как призовой скакун, и как производитель. Просто этот случай вызвал к жизни кое-какие воспоминания. И во мне и, видимо, в других.

Несколько успокоившись, Наоми снова принялась рисовать.

– В тюрьме я только этим и спасалась, – пояснила она. – Это был способ выжить, дать выход эмоциям, и другого я не знала. Там.., там не хочется копаться в своем собственном внутреннем мире, который полон болью, гневом, страхом. Особенно страхом.

– Расскажи мне о тюрьме, – попросила Келси. – Если можешь, конечно… На что это было похоже?

Наоми продолжала молча рисовать. Уже не раз она задумывалась о том, когда же Келси наконец спросит… Именно «когда», а не «спросит ли» – стремление знать все ответы было такой же неотъемлемой составляющей характера Келси, как и ее нетерпимость ко лжи.

Ну что же, придется ей нарисовать еще одну картину, только сделать это надо будет словами, а не кистью и красками.

– У тебя отнимают все… – Наоми сказала это тихо, словно напоминая самой себе, что все это в прошлом. – И не только одежду, хотя это – одно из самых первых унижений, через которые приходится пройти. У тебя отнимают платья, свободу, права, надежду. У тебя остается только то, что тебе дают взамен, а дают они немного. Ты даже не представляешь, как сильно давит этот надоедливый, раз и навсегда заведенный порядок. Тебе говорят, когда вставать утром, когда принимать пищу – не завтракать или обедать, а именно принимать пищу! – когда ложиться спать. Никого не интересует ни что ты чувствуешь, ни чего ты хочешь.

Келси шагнула вперед и остановилась рядом с матерью. В кустах и кронах деревьев радостно галдели птицы, празднующие весну, воздух был напоен запахами цветов, молодой листвы и масляных красок.

– Ты ешь то, что тебе дают, – продолжала Наоми, – и через некоторое время ты привыкаешь к этому однообразному меню. Ты забываешь, каково это – отправиться в ресторан или просто спуститься ночью в кухню, чтобы пошарить в холодильнике… – Сама того не заметив, она негромко вздохнула. – Для тебя же самой будет проще, если ты забудешь обо всем, что было в той, другой жизни. Если принести с собой за решетку слишком много воспоминаний о свободе, то они сведут тебя с ума, потому что ты постоянно чувствуешь, что все это больше тебе не принадлежит. Из окон тюрьмы видны холмы, цветы, деревья, смена времен года, но они где-то снаружи, за стеной, и не имеют к тебе никакого отношения. Ты перестаешь быть тем, кем ты была раньше. И даже если тебе одиноко, не вздумай сблизиться с кем-то, потому что люди постоянно уходят, и на их место приходят новые.