Рассыпавшись по Казанской и Нижегородской губерниям, сообщники Пугачева бродили партиями, сначала человека по два, по три и не более шести, но затем, встретив громадное сочувствие среди крестьянского населения, быстро увеличивали свои шайки, выбирали себе атаманов и под их предводительством вешали дворян, помещиков, приказчиков и грабили имения.
«Проклятый филин, – писал из Хлынова Платон Любарский
[613], – 12-го числа перепугал Казань и хотя, как эхо народное уверяет, крылья ему там и подщипали, однако, видно, нетопыри его, во все околичности казанские разлетевшиеся, все пути преградили, так что в нынешнем месяце из Казани сюда ни ездоков, ни почты не бывало».
Для восстановления сообщения и спокойствия были высланы по разным направлением небольшие команды, которые успели захватить нескольких важных сообщников Пугачева. Таким образом, были пойманы и доставлены в Казань: 18 июля татары Алиев и Махмутов, солдаты Яковлев и Свешников, а 19 июля ближайший сподвижник самозванца и его полковник Белобородов
[614]. Все они единогласно показали, что Пугачев не более как с 400 человек 17 июля переправился через Волгу. Переправа эта совершилась в нескольких пунктах, но сам Пугачев, с небольшим числом сообщников, переправился в трех верстах ниже селения Сундыря (ныне Мариинский посад), на Кокшайском перевозе, частью на судах, частью вплавь на лошадях. Село Сундырь было сожжено за то, что жители потопили лодки и не вышли навстречу мятежникам; в нем сгорело 250 домов и церковь Казанской Богородицы, из которой мятежники увезли две ризы и два серебряных сосуда, а священника Ивана Петрова убили
[615].
Показывая, что после переправы Пугачев двинулся на московскую дорогу, Махмутов и Алиев прибавляли
[616], что толпа разделилась на две части; сам Пугачев с одной частью направился к Чебоксарам, а другая часть пошла в чувашские селения и помещичьи жительства. Эти сведения заставили казанского губернатора в тот же день отправить нарочных с извещением к нижегородскому и воронежскому губернаторам и в Москву к князю М.Н. Волконскому.
Нижегородский губернатор Ступишин тотчас же закрыл Макарьевскую ярмарку, распустил всех съехавшихся туда купцов и приказал наблюдать за Керженцом, не волнуются ли раскольники. «Несчастье велико в том, – писал Ступишин князю Вяземскому
[617], – что рассыпанные злодеи, где они касались, все селение возмутили и уже без Пугачева делают разорение, ловят и грабят своих помещиков». Не имея в своем распоряжении никаких других, кроме гарнизонных, солдат, Ступишин отыскал пять годных чугунных орудий и прибавил к ним 12 собственных однофунтовых пушек, вооружил ими город, а из гарнизонных солдат сформировал два отряда: один, из 50 человек – рядовых с тремя пушками, отправил к Ядрину и Курмышу, а другой, из 30 человек – к Арзамасу. «Вот, милостивый государь, – прибавлял он в письме к князю Вяземскому, – все, что мне можно сделать, не имев довольного числа военных людей. Я застал гарнизон наполненный мало движущими, которые по представлению моему в Военную коллегию оставлены и укомплектовываются рекрутами недоимочными. Если бы я имел хотя до 200 человек легких войск, то бы с Божией помощью не только бы сему злу размножиться не допустил, но и усмирил бы бунтующих, не занимая от войск преследующих злодеев… Я же примечание должен иметь на великие тысячи бурлаков, кои на судах к Нижнему приходят и для сего более всего Нижний должен быть подкреплен войсками».
Пойманные мятежники единогласно показывали, что самозванец намерен идти в Нижний, так как яицкие казаки об этом неотступно его просят.
– Ваше величество, помилуйте, – говорили старшины, – долго ли нам так странствовать и проливать человеческую кровь, время вам идти в Москву и принять престол.
Пугачев обещал исполнить желание своих пособников и говорил, что пойдет на Нижний; но, отойдя верст 15 от Волги, встретил чувашей, которые уверяли, что Нижний сильно укреплен и в городе много войска, а из Свияжска на Цивильск идет отряд правительственных войск. Тогда Пугачев отказался идти по направлению к Москве
[618].
– Нет, детушки, – говорил он, – потерпите, не пришло еще мое время, а когда будет, то я и сам без вашего зова пойду. Теперь же я намерен идти на Дон, там меня некоторые знают и примут с радостью.
Казаки принуждены были согласиться с мнением своего повелителя, тем более что толпа их состояла не более как из 400 человек, и необходимо было прежде всего подумать об увеличении своих сил. В это время Пугачев легко мог быть уничтожен, если бы главнокомандующий был на месте действий и не выпустил войск из своих рук. Генералы Брандт и П.С. Потемкин просили князя Щербатова поспешить прибытием в Казань, «дабы вы, – писал ему Брандт
[619], – яко главный над войсками командир, будучи здесь, по обстоятельствам, часто подверженным переменам, к истреблению злого отечеству врага удобнее могли по общему совету расположить свои достаточные меры».
Князь Щербатов все еще не ехал, и в ожидании его прибытия казанские власти делали что было можно. Полковник Михельсон передал от себя 300 человек графу Меллину, довел его отряд до цифры 700 человек и отправил за Волгу для преследования самозванца. Через день были отправлены за Волгу же еще 150 человек кавалерии, и им приказано следовать на соединение с графом Меллиным.
Сам же Михельсон признавал необходимым остаться в Казани и дождаться прибытия какого-либо отряда, «ибо, – доносил он
[620], – весь народ в великом колебании». В его руках было более 7 тысяч пленных, которые хотя после присяги и распускались по домам, но при отсутствии войск легко могли образовать шайки и предаться грабежам.