Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 76

Такое упущение объясняется отчасти тем, что большинство не предвидело серьезной опасности городу. Зная, что самозванец преследуется со стороны Екатеринбурга отрядами майоров Гагрина и Жолобова, что из Башкирии идет за ним Михельсон, а близ Камы стоит полковник Якубович с своим отрядом, большинство начальствующих не верило, чтобы самозванец мог появиться у Казани.

«Приступая к рассуждению об оказавшихся якобы опасностях городу Казани, – писал генерал-майор Ларионов ^[561], – согласен я взять меры ко укреплению сего города; но как не предусматриваю я ни скорой к тому и ниже отчаянной опасности, то и желал бы, чтобы пронесшиеся о том слухи не потревожили живущих в здешнем городе и по окрестностям оного всякого звание и рода людей и не привели бы в замешательство нынешнего земледельчества».

Ко времени появления Пугачева было заложено до девяти батарей, но успели окончить только пять, причем каждая батарея была вооружена не более как одним орудием. Начиная от Арского поля и реки Казанки – около Суконной слободы, сел Архангельского, Плетени, слобод Мокрой и Ямской, снова до реки Казанки – все пространство было обнесено рогатками. Эта огибавшая Казань оборонительная линия, имевшая более 15 верст протяжения, была разделена между тремя начальниками: генерал Баннер командовал батареями на линии от Арского поля до озера Кабана; генерал-майор Ларионов – от Плетеней до Ямской, а остальной линией до Казанки наведывал полковник Свечин. Ограждение рогатками предместий было возложено: слободы Суконной на коммерции советника Дряблова, Архангельской и Плетеней – на экономических крестьян, Ямской – на ямщиков, а от Мокрой до Казанки – на обывателей города. Крепость находилась в ведении коменданта полковника Лецкого, а часть города, огибаемая рекой Казанкой, от Мокрой до Арского поля, поручена защите члену адмиралтейской конторы Щелину. Он должен был вооружить мелкие суда и наблюдать, чтобы мятежники, добравшись до Казанки, не могли перейти ее в брод и напасть на город с этой стороны ^[562].

3 июля в Казани было объявлено предложение губернатора, чтобы жители приняли меры и содействовали защите города. Генерал фон Брандт писал, что город защищен рогатками, за которыми будет поставлено 200 (?) пушек; что начальство над войсками и наблюдение за работами по исправлению укреплений поручено генералу Баннеру и шефу казанского дворянского корпуса генерал-майору Ларионову. От присутственных мест и жителей потребованы ведомости, сколько может быть выставлено вооруженных людей и каким оружием. Директор казанской гимназии фон Каниц донес, что команда его будет состоять из 6 дворовых людей директора, 13 учителей, 39 учеников и 2 приказных; что дворовые и ученики будут вооружены пиками, а учителя и два дежурных офицера, как «люди шпажные», будут иметь по паре пистолетов ^[563].

Все вооруженные жители были разделены по участкам, и каждому указан свой пост на случай тревоги, сигналом для которой должны были служить орудийные выстрелы и набат всех церквей города. Если бы в городе случился пожар, то тушение его возложено на полицейские команды и на назначенных для того обывателей. Оставление же своего места во время боя, хотя бы и для спасения собственного имущества, строго воспрещалось, и нарушителей порядка приказано было колоть или застрелить, чтобы прочие «воздержались и были неотлучными до последней капли крови при своих местах».

С этого дня в Казани заметно было особое оживление. Население города разделилось на две части: одна вооружалась, а другая, не особенно верившая в силу оборонительных средств, покидала город, уезжая с семействами и имуществом в Москву, Симбирск и Пензу. В день губернаторского объявления, 3 июля, генерал-майор Ларионов просил генерала Брандта уволить его в Москву на 29 дней, говоря, что он уже имеет такое разрешение от генерал-кригс-комиссара генерал-аншефа Глебова ^[564]. Генерал фон Брандт не считал себя вправе отменить разрешение, данное прямым начальником, и генерал-майор Ларионов уехал из Казани. Его дистанция перешла в руки генерала Баннера, который еще в 1771 году был уволен по неспособности от командования Московским легионом. При этом надо сказать, что при дальнейших распоряжениях между представителями правительственной власти не было ни согласия, ни единства в действиях. Корпоративные начала, сословные предубеждение и отсутствие дисциплины удаляли всякую возможность к единодушной защите города. Директор казанской гимназии Каниц, сообщая губернатору, что для защиты города он может выставить 74 человека вооруженных гимназистов, просил выдать им порох и пули. При этом он писал, что его корпусу, «в коем, выключая дворовых, люди упражняющиеся в пауках, непристойно с прочими гражданами мешаться наряду, то чтоб повелено было означить место, где бы гимназическая команда при оборони города сама собой, под предводительством своего командира, стоять могла» ^[565].

Гимназистам назначено было защищать батарею, поставленную на открытом месте, против Арского поля; проходившая впереди батареи главная сибирская дорога была перекопана, и за насыпью поставлен караул. Гимназисты были построены в две шеренги, из коих передняя имела карабины, а задняя пики. Впоследствии к ним присоединились художники и ремесленники из немцев, вооруженные 50 карабинами и разместившиеся по флангам гимназистов.

В таком положении была защита Казани, когда 7 июля генерал Брандт получил письмо татарина Мусалима Алмаметева, уведомлявшего, что 4-го числа Пугачев с его толпой находился в экономическом селе Мамадышах ^[566]. Казанский губернатор не поверил этому сообщению, надеясь, что Михельсон или нагнал мятежников, или вышел им навстречу. «Я в сем, что Пугачев тут [в Мамадышах], – писал Брандт князю Щербатову ^[567], – сомневаюсь, потому что подполковник Михельсон, надеюсь, что сим временем ходит уже не напрасно».

Надежда на содействие Михельсона и на то, что он придет в Казань ранее мятежников, была всеобщей. Этой надеждой питались не одни жители, но и представители власти, в том числе и начальник секретной комиссии генерал-майор П.С. Потемкин, приехавший в город 8 июля.

Человек не особенно высокой нравственности, но сильный поддержкой в то время быстро возвышавшегося троюродного брата, впоследствии князя Таврического, Павел Сергеевич Потемкин явился в Казань хозяином, толковавшим по-своему данные ему полномочия императрицы. Не имея права вмешиваться в административные распоряжения и лишенный возможности, по краткости времени, осмотреться и познакомиться с положением дел, П.С. Потемкин тем не менее в день своего приезда уже отправил донесение императрице, в котором сделал все, чтобы поставить себя главнейшим распорядителем по защите Казани от нападения мятежников. «В приезд мой в Казань, – писал он ^[568], – нашел я город в столь сильном унынии и ужасе, что весьма трудно было мне удостоверить о безопасности города. Ложные по большей части известия о приближении к самой Казани злодея Пугачева привели в неописанную робость, начиная от начальника, почти всех жителей, так что почти все уже вывозили свои имения, а фамилиям дворян приказано было спасаться. Я не хотел при начале моего приезда оскорблять начальника, но представлял им, что город совершенно безопасен и, благодаря Бога, имел счастье их удостоверить и успокоить».