Птичий город за облаками - читать онлайн книгу. Автор: Энтони Дорр cтр.№ 43

Зено встает. Голова кружится. Он поднимает вязанку.

Рекс убирает уголек в карман и застегивает на пуговицу.

– Бывали времена, – говорит он, – когда болезни, войны и голод свирепствовали почти ежечасно, и очень многие погибали до срока, их тела поглощали море или земля, а порой они просто навсегда исчезали за горизонтом, и близкие не знали, что с ними сталось… – Рекс смотрит через мерзлый луг на низкие темные строения Лагеря номер пять. – Вообрази, каково было слышать старые песни о возвращении героев. Верить, что такое возможно.

Внизу ветер гонит поземку по замерзшей Ялуцзян. Рекс втягивает голову в воротник.

– Дело не столько в содержании песен, сколько в том, что их по-прежнему пели.

Единственное и множественное число, именная основа и падежные формы существительных; любовь Рекса к древнегреческому помогает им пережить самые страшные часы. Как-то поздним февральским вечером, после темноты, когда они, прижавшись друг к дружке, сидят у окна в кухонной лачуге, Рекс углем пишет на дощечке две строчки из Гомера и передает Зено.

Сквозь щели в стене видны звезды над горами. Спине холодно. Плечо Рекса прижимается к его плечу. Оба они тощие как скелеты.

θεοὶ – это «боги», именительный падеж, множественное число.

ἐπεκλώσαντο означает «спряли», аорист, изъявительное наклонение.

ἀνθρώποις – «людям», дательный падеж, множественное число.

Зено набирает в грудь воздуха, огонь трещит, стены лачуги исчезают, и в закутке его ума, куда нет доступа охранникам, голоду и боли, возникает смысл строк, придуманных много-много веков назад.

– Вот что делают боги, – говорит он, – они впрядают нити погибели в ткань нашей жизни, чтобы получилась славная песнь для потомков.

Рекс смотрит на греческие слова, на Зено, снова на греческие слова. Качает головой:

– Блестяще. Охренительно блестяще.

Сеймур

В первый понедельник августа Сеймур идет домой из библиотеки и перед самым поворотом на Аркади-лейн замечает что-то на обочине Кросс-роуд. Дважды он находил там сбитых машиной енотов. Один раз – задавленного койота.

Это крыло. Оторванное крыло бородатой неясыти. С мягкой бахромой на задней кромке и бело-бурыми маховыми перьями. На суставе остался кусок ключицы, болтаются обрывки мышцы.

Мимо с ревом проносится «хонда». Сеймур осматривает дорогу, ищет в траве у обочины остальную птицу, но находит лишь пустую банку с надписью «Übermonster Energy Brew». Больше ничего.

Он проходит остаток пути до дому и стоит на подъездной дорожке с рюкзаком за спиной, прижимая к груди крыло. На участках «Эдем-недвижимости» образцовый таунхаус почти закончен, еще четыре строятся. На кране висит стропилина, под ней ходят два плотника. В небе несутся облака, вспыхивает молния, и Сеймур внезапно видит Землю с расстояния в миллион миль: пылинку, летящую в безжалостном бесплотном вакууме. И вот уже он снова на дорожке, нет никаких облаков и никаких молний. День ясный, погожий, плотники прилаживают стропилину, их строительные пистолеты делают «пок-пок-пок».

Банни на работе, но она оставила телевизор включенным. На экране пожилые муж и жена катят чемоданы на колесиках к огромному круизному лайнеру. Они со звоном чокаются шампанским, играют на игровом автомате. «Ха-ха-ха, – смеются они. – Ха-ха-ха-ха-ха». Зубы у них ослепительно-белые.

Крыло пахнет старой подушкой. Сложность буро-охристо-бежевого рисунка маховых перьев зашкаливает. На 27 027 американцев – одна бородатая неясыть. На 27 027 Сеймуров – один Верный Друг.

Сова, должно быть, охотилась с пихты у Кросс-роуд. Зверек, наверное мышь, выбрался на край асфальта, принюхался, дергая носом, и биение его сердца достигло сверхчеловеческого совиного слуха, как луч маяка.

Мышь побежала по асфальтовой реке; Верный Друг расправил крылья и спикировал. Тем временем с запада, рассекая огнями ночь, вылетела машина – быстрее, чем может двигаться живое существо.

Верный Друг. Который слушал. У которого был чистый прекрасный голос. Верный Друг, который всегда возвращался.

В телевизоре взрывается круизный лайнер.

Темнеет. Сеймур слышит, как подъезжает «гранд-ам», как Банни поворачивает в замке ключ. Она заходит в комнату. От нее пахнет в равной мере хлоркой и кленовым сиропом. Она берет крыло:

– Ой, Опоссум! Какая жалость!

Сеймур говорит:

– Кто-то должен заплатить.

Она тянется к его лбу, но он откатывается к стене.

– Кто-то должен сесть в тюрьму.

Она кладет ему руку на спину, и Сеймур напрягается всем телом. Через закрытое окно, через стену, он слышит, как по Кросс-роуд проносятся автомобили – весь этот жуткий нескончаемый человеческий машинный грохот.

– Хочешь, я завтра останусь дома? Я могу сказать, что заболела. Испечем вафли?

Он прячет лицо в подушку. Пять месяцев назад склон за колючей проволокой был домом для рыжих белок, черных вьюрков, малых бурозубок, садовых ужей, пушистых дятлов, бабочек-парусников, летарии волчьей, губастика крапчатого, десяти тысяч землероек, пяти миллионов муравьев. И что там теперь?

– Сеймур?

Она сказала, что у Верного Друга есть двадцать мест к северу, куда он может улететь. Что леса́ там больше. Лучше. Уйма землероек, сказала она. Больше землероек, чем у Сеймура на голове волос. Но она просто врала. Не поднимая головы, он берет наушники и надевает их.

Утром Банни уходит на работу. Сеймур хоронит крыло рядом с яйцеообразным валуном на дворе и украшает могилу камешками.

Под верстаком в дедушкином сарае, под тремя ящиками автомобильного масла и куском фанеры, есть выложенная толем яма, которую Сеймур нашел несколько лет назад. Внутри тридцать пожелтелых листовок с надписью «НАРОДНЫЙ ФРОНТ АЙДАХО – БОРЦЫ ЗА СВОБОДУ», две коробки патронов, одна черная «беретта» и ящик с веревочной ручкой, у которого на крышке написано по трафарету: «25 РУЧНЫХ ОСКОЛОЧНЫХ ГРАНАТ М67».

Упершись ногами по обе стороны ямы, Сеймур хватается за ручку и вытаскивает ящик. Отверткой срывает замок. Внутри сеткой пять на пять, каждая в собственном отделении, лежат двадцать пять серовато-зеленых ручных гранат, рычаги прижаты к корпусу, предохранительные кольца на месте.