Чёрный город - читать онлайн книгу. Автор: Борис Акунин cтр.№ 61

«Отблагодарю тебя так, что останешься доволен, – мысленно пообещала Саадат аппетитному господину. – И сама в накладе не останусь… А плечи-то широкие, как у номера 29. М-м-м, двадцать девятый!»

Вслух же сказала:

– Мне кажется, вы чем-то опечалены. Или просто устали?

* * *

Причина для печали была, и серьезная. Весь день Эраст Петрович провел в больнице. Поговорил с врачом, который не сообщил ничего утешительного. Потом долго сидел в палате, смотрел на бледное лицо своего друга, обретавшегося в царстве Морфея (а точнее – морфия). От переезда в сверхсовременный госпиталь раненому не стало лучше. Проклятая южная духота была губительна для простреленного легкого. Если б увезти Масу на север. Но доктор сказал, что больной не выдержит транспортировки.

Угнетенно вздыхая, Фандорин записывал в Никки унылое:

Что за жалкий «Клинок»! Будто не из стали, а из размокшего картона.

«Иней» тоже вышел невеселый, под стать настроению:

Хотелось написать что-нибудь утешительное, чтобы выйти из самоедского расположения духа, а вместо этого получилось морализаторство с нарциссическим уклоном: все плохие, один я хороший, только очень уж к себе, бедняжке, строг. Эраст Петрович скомкал листок и выкинул.

Может быть, это и есть старость? Подкралась откуда не ждешь. Не физическое увядание, не интеллектуальный упадок, а просто иссякает жизненная энергия. Сталкиваешься с препятствием – и не возникает, как прежде, желания прыгнуть выше, чтобы перескочить через барьер. Хочется сесть, опустить руки и опечалиться несправедливостью мира.

Об этом – о коварстве старости – Эраст Петрович и размышлял, сидя лицом к лицу с чертовски интересной дамой, которая взирала на него с приязнью и благодарностью, но безо всякого женского интереса. Это не улучшало настроения. Можно было бы придумать милосердное для самолюбия объяснение. Восточные вдовы отрешаются от всего чувственного. В Индии они вообще бросаются в погребальный костер вслед за покойным супругом. Но госпожа Валидбекова была не очень-то похожа на робкую газель.

«Я просто старею. Красивые женщины уже не смотрят на меня, как бывало…»

Он украдкой метнул взгляд в висевшее на стене зеркало.

Так и есть: щеголеватый перестарок с дурацкой бритой башкой, которая от проросшей щетины будто покрыта инеем. Еще и гвоздику в петлицу присобачил, идиот».

Будто бы в рассеянности Фандорин выдернул цветок, уронил на скатерть.

«Черт, что это за искорки у нее в глазах? Заметила, как я посмотрелся в зеркало?»

– П-прошу извинить. – Он слегка отодвинул тарелку с нетронутым паштетом. – Я понимаю, что вам хочется исполнить долг б-благодарности. Будем считать, что ритуал состоялся. Надобно идти. Дела.

* * *

После воскрешения Эраст Петрович успел побывать в номере всего дважды, оба раза коротко. Портье и швейцары смотрели на восставшего из мертвых с любопытством, но в разговоры вступать не пытались. Однако на сей раз, когда Фандорин после грустного ужина с прекрасной дамой вернулся в гостиницу, его появление вызвало за стойкой небольшой переполох.

Портье бросился навстречу, вручил с поклоном два конверта. А потом – явно неспроста – кинулся обратно и, прикрыв рот ладонью, стал разговаривать с кем-то по телефону.

Первую записку Фандорин прочитал на лестнице.

«Эраст Петрович! Случилось непаправимое! Нужно погаварить!».

С орфографией у Симона было неважно, в свое время недоучился.

«Какая-нибудь очередная катастрофа на киносъемке. Пустое».

Второй конверт был с габсбургским орлом, а внутри, на красивой картонке, очень учтивое приглашение от консула Люста для неотложного разговора.

«Должно быть, хочет выяснить судьбу австрийскоподданного Кауница. Интересно, откуда Люсту известно, что я могу это знать?»

Ребус требовал разгадки, но времени на нее не хватило. Через десять минут после того, как Фандорин вошел в номер и сменил сюртук на бархатную домашнюю куртку, дверь без стука распахнулась.

На пороге стояла Клара. Бледная, с растрепанными волосами, со шляпой в руке.

– Мне сказали, что вы вернулись! – вскричала она и немедленно разрыдалась. – Я была у вас уже трижды, но не заставала!

«Вот кому телефонировал портье. Это раз. Шляпка в руке означает, что Клара сняла ее за дверью, а волосы растрепала нарочно. Это два. О Боже, сейчас кинется на шею, и избежать этого нельзя…»

Но жена сделала всего два шажка и замерла.

– Вы живы, какое счастье! – всхлипнула она.

– Жив, да, – кисло сказал он. – Счастье…

– Но я-то думала, что вы погибли! – воскликнула Клара, заламывая руки. – Конечно, я недолго держала траур, я виновата! Да-да, я бесконечно виновата! Казните меня, вините, презирайте! Моя поспешность ужасна! Я повела себя, как Гертруда! «О, женщина, неверность – твое имя! И башмаков еще не износив…». Я чудовище, я исчадие ада! Вы вправе презирать меня и ненавидеть! Мне больно и стыдно! И я представляю, как больно должно быть вам!

Случилось непоправимое? Вспомнив записку Симона, Эраст Петрович встрепенулся, но еще не смел поверить в такую удачу.

– Вы мне… изменили? – осторожно осведомился он.

– И вы улыбаетесь? – недоверчиво пролепетала Клара.

Эраст Петрович поскорее сдвинул брови, придал лицу приличествующее случаю выражение сдержанной скорби. В глазах жены сверкнули огоньки неподдельного интереса.

– Как это… прекрасно! Непроизвольная улыбка в трагическую минуту!

«Теперь использует этот прием в кадре. Зрители будут рыдать».