– Почему?
– Обещаешь ответить честно на один мой вопрос?
Отвечаю вопросом на вопрос, затаив дыхание. Дрожу от этого тёмного взгляда карих глаз, прошибающих меня насквозь.
Никита абсолютно сдержан, с непроницаемым выражением лица. Стоит напротив меня, поигрывая бровями в нетерпении. Спокойно кивает, развязывая мне руки.
– Обещаю. Любой вопрос. Но только один, мышка.
Собираюсь с духом. Обхватываю себя руками за плечи, погружая в невидимый защитный кокон. Прохожу по не бывшему мужу изучающим взглядом. Прищуриваюсь.
– Каким образом ты связан с поджогом моего салона цветов, Антонов?
– Что? Ты о чём?
Выглядит предельно серьёзным. Нахмуривает брови. В его глазах читается неподдельное удивление. Такое чистое и яркое что я готова почти поверить ему.
Сейчас мы стоим друг к другу непозволительно близко. Дыхание Антонова касается моего виска. Опаляет своей интимностью.
Я отстраняюсь, чтобы не быть зависимой от тех чертовски притягательных флюидов, исходящих от него. Скрещиваю руки на груди, ограждая себя от незаметного влияния.
– Ты обещал честно ответить на мой вопрос, так отвечай! – Подначиваю его, стараясь выглядеть максимально жёсткой, – ты поджог мой салон сам, или нанял для этого какого-то упыря? Много заплатил?
– Вероника, твоё предположение настолько абсурдно, что я отказываюсь на него отвечать.
– Абсурдно? – Почти кричу, трясясь от колючей ярости, – да мне в полиции сказали, что нужно искать того, кто получил выгоду от поджога! Даже меня саму подозревали в этом!
– То есть, у них до сих пор нет никаких зацепок? Никаких следов?
Глаза Антонова расширяются от удивления. Окрашиваются в тёмный цвет терпкого коньяка. Он властно вкладывает мою ладонь в свои горячие пальцы. Притягивает ближе, пронимая взором.
– Ты можешь во многом меня упрекнуть, мышка. Но никогда я бы не поступил так с тобой. Да и с кем бы то ни было. Я уважаю чужой бизнес. Понимаю, как много нужно трудиться, чтобы получить хотя бы тот ржавый киоск, который был у тебя.
Его серьёзное лицо разглаживается. На губах появляется улыбка. Мягкая и подкупающая. Губы еле заметно касаются моей макушки в покровительственном жесте.
– А теперь нам нужно вернуться к гостям, чтобы и мой бизнес не рухнул прямо сейчас, Вероника.
Глава 20
Вероника
*****
Я покорно бреду следом, держа в руках блюдо с пончиками. Старательно передвигаю ногами, чтобы не запнуться. Мысли резвятся в голове огромным хаотичным клубком. Запутываются в новые узлы.
Мне отчаянно хочется поверить Антонову. Выкинуть из головы свои подозрения. Дать отбой капитану Петрову в его расследовании. Но что-то сдерживает меня.
Мы просим прощения у Ямамото, расставляя по столу блюда с десертами. Стараемся действовать слаженно, не показывая, что оба разочарованы разговором на кухне.
– Ничего страшного, Антонов-сан. Минами рассказала мне о подлой служанке. Думаю, самым малым наказанием для неё будет увольнение, ведь так?
– Я ещё не решил.
Никита сухо поджимает губы. Переводит разговор на тему шёлковых японских тканей. Старательно уходит в сторону. Акайо заглатывает крючок – о своём бизнесе он может рассказывать часами.
Минами светится от счастья, то и дело, поглядывая на телефон в своих руках. Я почти уверена, что она сейчас переписывается с любимым. Обсуждает с ним какое-то событие, которое перевернёт всю её жизнь. То, о чём она пока решила умолчать.
Поздним вечером мне наконец удаётся устроиться в своей спальне. Уставшие японки тихо проскользнули в гостевые комнаты, беспрестанно расхваливая моё умение вести хозяйство в таком красивом доме.
Подставляя лицо горячим каплям воды, я испытываю почти неземное блаженство. Ощущаю, как усталость стекает по моему телу, устремляясь к сливу. Взбиваю на голове пенистую шапку из шампуня.
– Хочешь, я потру тебе спинку?
Бархатистый хрипловатый голос раздаётся над ухом. Я вздрагиваю, принимаясь разбрасывать в сторону клочки мыльной пены. Протираю глаза.
– Что тебе здесь нужно?
– Пришёл лечь баиньки со своей женой и, не застав её в постели, решил присоединиться к водным процедурам.
– Но это моя комната! Ты же сам выделил мне её!
Энергетика в ванной комнате накаляется. Нависает над нами облаком обжигающего пара. Звенит напряжением.
Антонов встаёт рядом, оттеснив меня к стене. Наклоняется к лицу, переходя на шёпот.
– Сейчас мы снова – любящие друг друга люди, Вероника. Так что не дай усомниться в этом Ямамото, отказываясь делить комнату с законным супругом.
– Ты что снова будешь спать со мной?
– Угу, – в его глазах появляются задорные огоньки, – а ещё мы можем заняться кое-чем поинтереснее простого сна.
Я пытаюсь вырваться, но тщетно. Мускулистое тело Антонова нависает надо мной. Прижимает лопатками к кафельной стене.
На нём – лишь синие боксеры, но даже через тонкую намокшую ткань мне явственно видны очертания его мужского органа. Я же – совсем нагая перед ним. Покрытая кое-где островками мыльной пены. С размазанной по щекам косметикой.
– Не нужно… – Шепчу, выдерживая его взгляд. – Не стоит всё запутывать ещё больше, Антонов.
Всё тело бросает в мелкую дрожь то ли от его присутствия, то ли от холодка недоверия, витающего между нами. Я обнимаю себя за плечи, встревожено наблюдая за реакцией не бывшего мужа. Пытаюсь скрыть набухшие от желания соски.
– Почему ты так холодна со мной, мышка?
От него веет напряжением и дикой энергетикой. Неприкрытой сексуальностью, от которой внутри живота всё полыхает адским пламенем. Скручивается в тугой узел.
Я пытаюсь взять себя в руки, но от этой близости мысли путаются. Двигаются в хаотичном направлении, подбивая меня сдаться его шаловливым рукам.
– Я ведь всё делаю, чтобы ты поняла, как я изменился. Стал другим. Повзрослел, образумился.
В голосе сквозит сталь. Я испуганно поворачиваюсь к нему спиной, принимаясь смывать пену с горящего от возбуждения тела.
Никита впечатывается в меня сзади. Обхватывает руками, скользя огромными ладонями по моему плоскому животику. Стремится вниз к пульсирующему бугорку.
Его жар ощущается под тонкой тканью боксеров. Растущее возбуждение каменной плоти врезается в позвоночник. Никита намного выше меня, и сейчас я кажусь действительно маленькой мышкой перед всесильным котом.
– Люди не меняются, Антонов. Я ещё не могу тебе доверять.
Судьба моего салона цветов до сих пор будоражит сознание. Отдаётся болью в груди, равносильно той, что испытывали мои растения.