Виражи судьбы, или Встреча в Америке - читать онлайн книгу. Автор: Лариса Уварова cтр.№ 3

— Что слышал, — не оробел он. — Тебе, может, рассказать, что было дальше?

Я не стерпел. Витька — мой лучший друг, мы дружим с ним чуть ли не с пеленок, привыкли всем делиться, но тут я не стерпел. Удар пришелся ему прямо в скулу. Он не остался в долгу, пихнув меня в плечо со всей силой, на которую был способен. В драку ввязались другие. В пылу сражения я все метил в Витьку, который посмел унизить меня и мою любовь. И тут почувствовал, что кто-то ударил меня сзади по голове. Перед глазами все поплыло. Реальность сузилась до тонкой черно-белой полосы и погасла, как будто голова была испорченным телевизором.

До сих пор не знаю, сколько же времени я пролежал без сознания. Очнулся я, как мне показалось, от тишины. Никто не пел, не танцевал, не травил анекдоты, никого не выворачивало наизнанку в туалете.

Надо мной склонилось бледное лицо Кати… или Нади? Я никак не мог вспомнить, как ее зовут. Она прикладывала к моему лбу носовой платок, смоченный в холодной воде.

— Это ты? — спросил я, как сейчас помню, слабым голосом.

— Да, это я, Катя, — уточнила она. Вот тогда я и запомнил наконец ее имя. И, как оказалось, навсегда. — Ты потерял сознание, тебя ударили. — Голос ее звенел, выдавая скрытое напряжение.

— Где… все? — спросил я безо всякого интереса. И так все было ясно.

— Они ушли.

— Что, разбежались, что ли?

— Ну, вроде бы так, — Катя смутилась.

Итак, мои дружки предпочли быстренько смыться, оставив меня ничего не соображающего среди всего этого разгрома. Вот что значит верная дружба! Чтобы я еще раз позвал их к себе!

И все же было немного странно, что я вижу перед собой серьезное личико примерной девочки с большими серыми глазами — впрочем, вижу еще не очень отчетливо, — а не ту, которую я так долго завоевывал. Где же она? Неужели так и убежала? Не вернулась?

— А…, — я не мог произнести имя Анжелики, но Катя угадала, о чем я хочу спросить.

— Она так и ушла сразу после того, как Виктор… — девушка промолчала.

Я тем временем медленно, но верно возвращался к реальности. Наконец-то начал осознавать, что лежу посредине комнаты на полу, вокруг куски разгромленной мебели — во время драки не до мебели было, — в полной тишине, и эта вот мышка оказалась единственной, кто не оставил меня.

— А ты… — начал было я.

— Я не могла тебя бросить, — торопливо произнесла Катя. — Мне стало тебя так жалко.

Скажите, пожалуйста, она, которая сегодня увидела меня первый раз в жизни, ОНА меня пожалела! Я сделал усилие и сфокусировал взгляд на ней. Лицо у нее было бледное как мел, глаза испуганно расширились. Я не мог пошевелиться, мне было больно, но жалко почему-то стало ее: она казалась такая маленькая, испуганная, что внезапно захотелось прижать ее к груди, защитить, успокоить… Бедная маленькая девочка, она одна меня не бросила. Наверное, Катя прочитала по глазам все, о чем я думал, потому что вдруг отложила платок, как будто ей было тяжело его держать.

— Маленькая моя, — вырвалось у меня совершенно неожиданно для себя самого.

Объяснить то, что случилось дальше, я, пожалуй, не смог бы и сейчас. Все произошло совершенно неожиданно для обоих. Нас буквально бросило друг к другу, наши руки сплелись. Мы не просто обнимали и целовали друг друга, мы приникали друг к другу, как к живому источнику. Было невыразимо жаль ее, такую робкую, беззащитную. И все-таки именно она смогла помочь мне, оказавшись гораздо порядочнее всех моих друзей, которые предпочли унести ноги. Я знал, что такую же жалость Катя испытывает ко мне. Пожалуй, именно это — жалость — и сблизило нас мгновенно друг с другом.

А потом, когда мы лежали, обнявшись, на родительской кровати, она сказала:

— Знаешь, я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — отозвался я. И это была правда. Мне не нужны были приятели, мне не нужна была Анжелика, которую я так долго когда-то завоевывал. Я все это забыл. Мне нужна была только она, Катя, Катенька, котенок мой.

Вот так и началась у нас с Катей великая любовь, которая сегодня, дождливым нью-йоркским вечером, совершенно внезапно сделала новый виток.

* * *

Я сотни раз слышал от родителей, что у меня ветер в голове, что если так будет продолжаться, то ничего путного из меня не получится, что я бросаю что-то, не успев начать другого. Но, наверное, даже тогда я все-таки не был таким уж легкомысленным, раз решил, что не стоит начинать новую жизнь, не расставив все точки над «и» в старой.

Вот почему на следующий день после этой злополучной вечеринки, окончившейся так неожиданно для меня самого, я не пошел на лекции, а вместо этого направился к Анжелике. Я должен был знать, правда ли то, что сказал про нее Витька.

Открыла мне дверь бабушка Анжелики, пожилая женщина благообразного вида, которая могла бы быть обаятельной, если бы не это кислое выражение лица. Или, может, она «надевает» его специально для меня? По-моему, она куда-то собиралась, потому что одета была не по-домашнему, а нарядно и элегантно. С ней мы все время, сколько я встречался с Анжеликой, были на ножах: она считала меня недалеким, неинтеллигентным человеком, что и не стеснялась высказывать в крайне интеллигентных выражениях, от которых, впрочем, суть не менялась.

Когда я проделал всю эту штуку с серенадой на балконе, одна Анна Андреевна из всей Анжеликиной семьи восприняла это не так, как надо. Помнится, она картинно хваталась за голову и за сердце, пила корвалол и говорила, что это какой-то кошмар и что так могут себя вести только дикари, в чем я сомневаюсь до сих пор. Да не дикари, Анна Андреевна, а влюбленные. Может быть, они и вправду слегка сумасшедшие.

И все-таки даже родители Анжелики все поняли правильно. Ее отец очень смеялся и говорил, что и сам в молодости признался в любви своей будущей жене таким же способом, только пел другую песню. Но его несчастье заключалось в том, что ему медведь наступил на ухо, и все песни он пел на мотив завывания ветра в трубе, так что эта затея тогда чуть было не провалилась. Но все в конце концов прошло благополучно.

А мама Анжелики, очень милая сентиментальная женщина, восторженно вздыхала: это было так похоже на знаменитую сцену на балконе в «Ромео и Джульетте»! И действительно, сходство было очень большое, если сделать скидку на современность и сбросить со счетов, что я горланил «Битлов» и что меня потом прямо с балкона сняла милиция, которую вызвала, кстати, все та же бабушка. Насколько я помню Шекспира, на Ромео не составляли протокол в грязной задрипанной ментовке.

Словом, из всех членов семьи Анжелики только ее бабушка упорно не желала меня признавать. Вот и сейчас она посмотрела на меня как на какую-то малоприятную зоологическую разновидность — она была профессором, доктором биологических наук.

Я старался не обращать внимание на ее недоброжелательное ко мне отношение и вообще прилагал немало усилий к тому, чтобы по возможности замечать ее как можно меньше, но этому постоянно мешали два обстоятельства. Во-первых, она всегда искала повода поговорить со мной или, скорее, вбить мне в голову свои педагогические принципы, что бесило ужасно. Как-никак, мне уже двадцать один, я совершеннолетний даже по европейским стандартам. Даже родители уже не имеют права навязывать мне свою точку зрения, а она все порывается меня учить!