Сердце Виктории растаяло.
– Да, это правда. Сейчас в Бристоле как раз ставят его новую пьесу под названием «Гнутый пенс». Премьера прошла в понедельник. Продюсер говорит, она станет событием сезона. Как только они найдут театр, он, возможно, повезет ее в Уэст-Энд.
– Отлично.
Она продолжала расхваливать Оливера, как будто ее похвалы могли стереть воспоминание о выражении, мимолетно промелькнувшем на лице Джона Данбита, когда Томас упал в лодке.
– Ему не всегда так везло. В том смысле, что в этой сфере всегда чрезвычайно трудно выбиться в люди. Но он не хотел ничем другим заниматься и, по-моему, никогда не терял надежды и веры в себя. Родители практически отказались от него, потому что Оливер не захотел стать военным, или адвокатом, или кем-нибудь еще в этом роде. Вот почему он начинал практически на пустом месте.
– И как давно это было?
– Кажется, сразу после окончания школы.
– А вы давно его знаете?
Виктория наклонилась и набрала горсть камушков. Те, что у самой кромки воды, были мокрые, блестящие и холодные.
– Около трех лет.
– В тот момент он уже преуспевал?
– Нет. Ему приходилось браться за самую грязную, неблагодарную работу, чтобы заработать себе на еду и на жилье. Он таскал кирпичи, ремонтировал дороги, работал мойщиком посуды в дешевом ресторане. А потом им заинтересовался издатель, и его пьесу поставили на телевидении. С тех пор его дела резко пошли в гору, и он ни разу не оглянулся назад. Они с Родди познакомились на телевидении. Родди, наверное, вам рассказывал. Вот так мы и оказались в Бенхойле. Я прочла «Орлиные годы», когда училась в школе, и с тех пор время от времени перечитываю эту книгу. Когда Оливер сообщил мне, что знаком с Родди и мы едем к нему погостить, я просто не могла в это поверить.
– Ну и как, ваши ожидания оправдались?
– Да-да. Если еще привыкнуть к тому, что здесь не всегда лето.
Джон рассмеялся:
– Это уж точно.
Ей подумалось, что он на глазах молодеет, когда смеется.
Солнце, которое последние несколько минут пряталось за облаком, сейчас показалось снова и щедро одарило их своим ярким блеском и теплом. Виктория легла на гальку и подставила лицо нежным лучам.
– Единственно, что омрачило наш приезд, – это весть о кончине вашего дяди. Я настаивала на том, чтобы сразу уехать, но Родди и слышать об этом не хотел.
– Может быть, для него ваше появление стало подарком – вы ведь очень скрасили его одиночество.
– Эллен рассказывала, что вы часто приезжали сюда мальчиком. Ну то есть пока не переехали в Колорадо.
– Я приезжал сюда с отцом.
– Вам нравилось в Бенхойле?
– Да, но я никогда не чувствовал здесь себя как дома. Вот в Колорадо на ранчо – совсем другое дело.
– А что вы делали, когда сюда приезжали? Охотились на оленей и куропаток, как положено настоящему мужчине?
– Я любил рыбачить. Охота мне не по душе. Я никогда не охотился. Из-за этого у меня возникали некоторые сложности.
– Почему? – Невозможно было представить себе, чтобы у Джона Данбита возникали какие-то сложности.
– Потому что я был не как все. Остальные охотились. Даже отец. Дядя Джок не мог этого понять. – Он ухмыльнулся. – Иногда мне казалось, что он меня недолюбливает.
– Ну что вы! Он любил вас. Иначе не оставил бы вам в наследство Бенхойл.
– Он оставил его мне только потому, что больше было некому. – В его голосе не прозвучало никаких эмоций.
– А вы подозревали, что имение достанется вам?
– Мне это и в голову не приходило. Может быть, вам это кажется странным, но это так. Вернувшись из Бахрейна, я нашел на столе письмо от адвоката. – Он нагнулся, набрал горсть галечника и стал кидать камни с завидной меткостью в торчащий у кромки озера бетонный столб. – Было еще одно письмо. От Джока. Скорее всего, он написал его дня за два до смерти. Как-то не по себе было получить письмо от покойника.
– Вы переедете сюда?
– Не смог бы, даже если бы сильно захотел.
– Из-за работы?
– Да. И по другим причинам. Сейчас я работаю в Лондоне, но в любой момент меня могут снова перевести в Нью-Йорк. У меня есть свои обязательства, в том числе перед семьей.
– Перед семьей? – удивилась Виктория.
А с другой стороны, чему удивляться? Она познакомилась с Джоном в Лондоне на вечеринке, она думала, что он холостяк, на самом же деле он вполне мог оставить жену с детьми в Штатах. Все бизнесмены в мире вынуждены вести подобный образ жизни. В такой ситуации нет ничего необычного. Она попыталась представить себе его жену: симпатичную, элегантную, каковы, по ее мнению, все американские женщины, хозяйку огромной сверхсовременной кухни и просторной машины, на которой она ездит за детьми в школу.
– Под семьей я подразумевал мать и отца.
Виктория смущенно рассмеялась:
– А я подумала, вы женаты.
Тщательно прицелившись, Джон метнул последний камушек – тот попал в столб, с шумом отскочил и упал в воду.
Повернувшись к Виктории, Джон сказал:
– Я был женат. Теперь уже нет.
– Простите, – растерялась она.
– Ничего страшного. – Он ободряюще улыбнулся.
– Я не знала.
– А зачем вам знать?
– Действительно незачем. Просто мне о вас тут рассказывали и Родди, и Эллен. Но никто не упомянул о том, что вы были женаты.
– Моя семейная жизнь длилась всего пару лет; к тому же они не были знакомы с моей бывшей женой. Я хотел привезти ее сюда. До женитьбы я часто рассказывал ей о Бенхойле, и она с радостью соглашалась приехать. Она никогда не была в Шотландии, и в ее воображении рисовались самые романтичные картины: пронзительные звуки волынки, густые туманы, красавец принц Чарли с пледом на плечах. Но после женитьбы… Не знаю… Почему-то уже ни на что не хватало времени.
– Ваш переезд в Лондон связан с разводом?
– Частично. Чтобы начать все с начала, во всех отношениях.
– У вас есть дети?
– Нет. Пожалуй, и хорошо, что нет, учитывая, как все сложилось.
Теперь она поняла, что Джон совсем не такой, каким она его представляла. Когда они встретились впервые, он поразил ее своей сдержанностью, уверенностью и невозмутимостью. Видимо, под этой маской за внешним лоском скрывается обычный человек: ранимый, уязвимый, возможно – одинокий. Она вспомнила, что в тот вечер он должен был прийти на вечеринку со спутницей, которая по какой-то причине его подвела. Потому он и предложил Виктории поужинать с ним, а она отказалась. Размышляя об этом теперь, она смутно понимала, что, очевидно, подвела его тогда.