Двадцать пять лет на Кавказе (1842–1867) - читать онлайн книгу. Автор: Арнольд Зиссерман cтр.№ 49

Кадаги и мкитхави бывают и пожилые женщины, эти своим ожесточенным фанатическим беснованием, вырыванием себе волос, царапанием лица и груди производят сильное волнение в толпе. Одна деревня начинает обвинять другую в проступке, так сильно разгневавшем божество, и дело доходит опять до сабель. Вообще капищные служители разделяются на деканозов, мехате (образной), медроше (хоругвеносец), дастури (пивовар), мезандури и хевис-бери (старец ущелья). Каждый имеет свой определенный круг занятия и долю в собираемых приношениях.

У хевсур есть Великий пост, но его соблюдают одни старики, женщины же едят масло и сыр. Рождественский двухнедельный пост соблюдают так строго, что не едят ничего, кроме хлеба. Других постов нет. По окончании пяти недель после октября празднуют Пасху. Праздничные дни – пятница, суббота, воскресенье и понедельник, тогда они свободны от работ.

Как контраст с этим безотчетным благоговением перед капищами, дрошами, всякими языческими обрядами и разными деканозами, кадагами и прочими, нельзя не указать на жалкое положение нескольких построенных при нашем управлении церквей и назначенных к ним священников.

При Грузино-Имеретинской синодальной конторе в Тифлисе была учреждена особая Осетинская духовная контора, ведавшая всю духовную часть в горских христианских округах. По ее распоряжению строились церкви в Осетии, Хевсурии, Пшавии, Сванетии, Абхазии и других местах Кавказа, населения коих считались христианскими и сохранившими много следов действительной, относительно недавней принадлежности к православию. Но Боже мой, какие это были церкви! Благочинным отпускалось на каждый такой храм по 300 рублей, и за эти деньги он брался хозяйственным способом выстроить здание по одному нормальному плану. Легко себе представить, какая церковь воздвигалась на эти средства, из коих нельзя же не выгадать было благочинному экономии, в каком-нибудь горном ущелье, к которому, кроме вьючной тропинки, никакого другого доступа нет. Из местного плитняка складывался небольшой сарайчик или амбарчик, отличавшийся от обыкновенного сарайчика только тем, что над крышей строилось маленькое известной формы возвышение, украшенное небольшим железным крестом, и в нем привешивался средней величины валдайский колокольчик, да все это здание выбеливалось известкой… Вот и все отличие от сакли горца. Окончив постройку, отец благочинный составлял акт, подписывавшийся священником и свидетельствовавшийся местным начальником, и являлся в Тифлис в осетинскую контору. Там благодетели устраивали поверку и утверждение отчетности, нововоздвигнутый храм вносился в списки, и к нему назначался священник с годовым жалованьем в 150 рублей. Понятно, что идти на 150 рублей содержания в непроходимую трущобу, к людям полудиким, грубым, бедным, молящимся своим капищам, соблюдающим разные языческие обряды и преклоняющимся перед своими хитрыми, эксплуатирующими их деканозами, враждебно относящимися к священнику и всякой попытке вводить церковную службу, охотников не находилось. Идти навстречу всевозможным лишениям, нужде, невзгодам и даже опасностям, обрекать себя на одинокую бессемейную жизнь (семейство брать с собой было немыслимо по неимению никакого помещения, никаких средств к жизни и опасению за самое существование), оставаться к тому же без всякого дела, потому что народ ни в церковь ходить, ни к исполнению христианских треб прибегать не выказывал никакой наклонности, подвергаться, наконец, презрительному, враждебному обращению мог решиться разве миссионер, человек, готовый посвятить себя всецело служению идее восстановления православия среди заблудших. Но таковых не находилось. Что же оставалось делать? Брали причетников, особенно из имеретин, полуграмотных, никаких надежд на посвящение в сан иерея не имевших, бедных, и говорили им: хочешь быть священником и получать 150 рублей жалованья – иди в Хевсурию. Он соглашался. И вот являлся новый служитель алтаря среди невежественных язычников проповедовать им слово Христово. Пешком, с гудой (кожаный мешок) за спиной, наполненной нищенским запасом белья и другой рухляди да хлебом, пробирался он через горы к своему месту, Христа ради ютился в углу сакли какого-нибудь хевсура, которого должен был угощать хоть изредка табаком, развлекать рассказами; переносил насмешки как человек без оружия (нередко хевсур, бывало, кликнет ему: «А мгвдело, то есть батька, подай-ка мне огня на трубку»). Промается месяц-другой без всякого дела, без всякой надобности, приплетется через горы в Тионеты к отцу благочинному на поклон, выпросит часть жалованья и увольнение домой в Имеретию к семье, протащится туда – все пешком – дней десять, пробудет месяц-другой дома и опять тем же порядком возвратится, чтобы через некоторое время повторить снова то же странствие, пока какой-нибудь счастливый случай, нежданный благодетель или раздобытые средства не устроят за долговременную службу в горах перевода в имеретинскую епархию, хоть и в бедный приходик, но по крайней мере среди своих, среди кровных и близких людей. Затем осиротевший хевсурский приход остается год-другой вакантным, пока новый посвященный из безграмотных причетников духовный отец не появится среди своей паствы. Нет правила без исключения, и я встретил в горах двух священников, заслуживавших лучшей участи. Один – в Шатиле, хотя из имеретинских причетников, но достаточно развитый, хорошо писавший по-грузински, вполне сознававший свое грустное положение и свое бессилие в служении делу. Не имея надежды попасть в священники иначе как согласившись отправиться в Шатиль, он вынужден был принять это назначение и жил мечтой когда-нибудь дождаться перевода в свою родную Имеретию, как освобождения из тяжкой кабалы. Другой был благочинный в Осетии, отец Домети, умный, энергичный человек, принявший монашество; с этим монахом я познакомился гораздо позже, при разъездах по осетинским церквам, о чем буду рассказывать еще в своем месте впоследствии.

Не помню, по какому именно поводу, но по делам церковным представился я однажды в Тифлисе экзарху Грузии высокопреосвященному Исидору, ныне митрополиту Санкт-Петербургскому, и был принят с полным вниманием и лаской. Владыка весьма подробно расспрашивал меня о языческих обрядах хевсур и пшавов, положении наших церквей и священников и т. п. Я ничего не скрыл перед ним. Он чрезвычайно соболезновал обо всем этом, жаловался на крайнюю скудость средств, поручил мне по возможности поддерживать священников, а при прощании просил всякий раз в приезды в Тифлис посещать его. После этого я в течение пребывания высокопреосвященного Исидора за Кавказом имел честь еще много раз у него бывать, удостаиваясь всегда того же благосклонного внимания, особенно когда дело касалось благоустройства на пожертвования из Москвы и Петербурга осетинских церквей. В одно такое посещение я имел удовольствие исходатайствовать моему приятелю, шатильскому священнику, перевод в Имеретию и сообщить ему это радостное известие.

С тех пор прошли десятки лет. В начале шестидесятых годов учреждено Общество восстановления православия на Кавказе, снабженное значительными средствами, и, судя по появлявшимся изредка отчетам его, судьба церквей и духовенства в горах должна была измениться к лучшему, но действительные результаты мне неизвестны, и странно, в печати что-то не встречается сведений о положении дел этого общества. Если же все осталось по-старому, то восстановление православия и победа над язычеством едва ли и в сотни лет еще сделают какие-нибудь заметные шаги…