Двадцать пять лет на Кавказе (1842–1867) - читать онлайн книгу. Автор: Арнольд Зиссерман cтр.№ 24

Однако все эти задирания, сопровождаемые разными мелкими неприятностями в виде отмены окружным начальником всякого моего распоряжения или решения по чьей-нибудь жалобе и тому подобное, заставили меня решиться просить увольнения из округа и искать другой службы; я попросил для этого отпуск в Тифлис и в ожидании разрешения занялся составлением записки, в коей после общего краткого очерка горных мест округа и прилегающих к нему непокорных племен изложил свой взгляд на возможность занятия приаргунских обществ на пользу этого, в смысле обеспечения наших пределов от набегов и облегчения наступательных действий со стороны Чечни. Первым приступом к выполнению таких предположений я предлагал разработку дороги, наполовину колесной, наполовину вьючной, по Арагве, от села Жинвали через Хахматы, и перейдя здесь Главный хребет по относительно весьма удобному перевалу Велькетили, по Аргуну, через Шатиль, до той удобной для расположения войск возвышенности над кистинским обществом Митхо, на которой во время поездки с Гродским и Колянковским мне в первый раз и пришла эта идея.

Прибыв в Тифлис, я представлялся, как и все приезжавшие должностные, наместнику. Граф встретил меня так, что я просто голову потерял… В общем зале, перед всей толпой разных просителей, представляющихся и пресмыкающихся, граф Михаил Семенович после особенно продолжительного рукопожатия обратился ко мне с самыми лестными выражениями благодарности за разработанные дороги, за последнее движение в Хевсурию и вообще за мою службу, выразил удовольствие видеть меня и приказал дождаться конца приема, чтобы быть представленным графине.

Попав в первый раз в жизни в такой зал, с такой обстановкой, блиставшей массами звезд, лент и всяких шитых мундиров, принятый так наместником, который, минуя свое полудержавное положение на Кавказе и в Новороссийском крае, был и без того значительным историческим лицом в России и, конечно, делал исключительную, непритворную честь такому мелкому из тысячи своих подчиненных, я просто опьянел… А тут подходят генерал Вольф и другие занимавшие важные посты лица, знавшие меня по поездке 1846 года через Тионеты, с весьма любезными приветствиями и еще более обращают на меня общее внимание…

«Что за господин? Кто это такой? Что он сделал?» – раздается по залу, и множество взоров, обращенных в мою сторону, окончательно приводит меня в конфуз…

Наконец, прием окончился, толпа начинает валить к выходу, граф проходит мимо меня и со своей увлекательнейшей улыбкой приказывает следовать за ним. Пройдя целую амфиладу комнат, поражавших меня, тионетского дикаря, своей роскошной обстановкой, картинами, лампами, ливрейными лакеями, попарно торчавшими у дверей, и прочим, мы вступили в кабинет графа – огромную комнату, в которой и графиня имела свой особенный письменный стол; за ним-то мы и застали ее пишущую. «Chère Lise, – обратился граф к жене, – вот З., тот самый молодой человек, о котором я тебе уже рассказывал, преобразившийся из русского чиновника в такого лихого кавказского наездника». Графиня Елисавета Ксаверьевна после нескольких вопросов и весьма любезных фраз пригласила меня на другой день обедать, и пока останусь в Тифлисе, по понедельникам на вечера «поплясать», добавил граф. Я откланялся и в каком-то тумане вышел из дворца, не чувствуя под собой ног.

Обеды у графа Воронцова начинались ровно в шесть часов, при свечах; приглашенных каждый день было не менее 25–30 человек; граф садился посредине стола – на одной, графиня – на другой стороне, ближе к ним садились, кому они сами укажут, прочие размещались, соблюдая между собой принятую последовательность по чинам; обед продолжался ровно час, разговоры велись, конечно, не громкие, но оживленные, и только когда граф Михаил Семенович что-нибудь начинал рассказывать, наступало общее молчание. После обеда, когда обносили кофе, которого граф никогда не пил, он обходил своих гостей, кому говорил какую-нибудь любезность, предлагал вопрос или вспоминал что-нибудь деловое и велел являться на другой день, затем уходил в гостиную, садился за карты, большей частью с постоянными партнерами, играл в ломбер, шутил с садившимися около него дамами, обыкновенно проигрывал и расплачивался все гривенничками и пятачками, изредка закуривал пахитосу, иногда брал щепотку из лежавшей около него золотой табакерки с портретом императора Александра I и как будто нюхал. Все у него выходило просто, но вместе с тем как-то особенно величаво, если можно так выразиться, не так, как у обыкновенных, виденных мной до того людей. Чрезвычайно доволен бывал граф, если около него садились княгини – умнейшая из туземок Марья Ивановна Орбельяни (впоследствии теща фельдмаршала князя Барятинского), Манана Орбельяни или Елена Эристова. Княгиня Манана, невзирая на свои тогда уже немолодые лета, не менее 45, была одна из красивейших женщин, так что остряки обвиняли ее за то, что ее дочь засиделась в девушках: она являлась везде вместе с дочерью, на эту никто и смотреть не хотел… Действительно, дочь Настасья (впоследствии вышедшая за князя Александра Ивановича Гагарина, о котором мне придется говорить подробно) была далеко не так красива, как ее мать. Все подобные мелочи покажутся, конечно, неинтересными и лишними читателю, не кавказскому старожилу, но возобновляя в моей памяти эти мелочи, переносящие в давно минувший, лучший период кавказской жизни, я убежден, что встречу у многих к ним интерес и сочувствие.

Вечера по понедельникам были одними из тех приятных собраний, которые только и возможны у вельмож, подобных графу Воронцову. Неизменная любезность и приветливость обоих супругов, становившихся у дверей гостиной для встречи всех подходивших гостей, полная непринужденность, оживленный говор, множество красивых женщин и блестящей молодежи – в чем разве столицы могли поспорить с Тифлисом, обширность помещения, великолепная обстановка, прекрасный оркестр, щедро уставленный буфет и в заключение отличный ужин на отдельных столиках, занимаемых своими кружками, превосходные вина – все это с заключительной мазуркой, особенно протежируемым графиней танцем (как полька, она, само собой, отдавала ему преимущество), исполнявшейся так, как мне уже после никогда и не случалось видеть, производило неотразимо увлекающее, радостное впечатление, особенно на такого молодого, мало видевшего людей человека, каким я был в ту пору. Граф садился за свою партию ломбера, когда все гости уже нашли свои занятия за танцами, игрой или в кружках, группировавшихся около графини Елисаветы Ксаверьевны или около жившей в их доме старой приятельницы графини Шуазель де Гуфье. В одиннадцать часов Михаил Семенович незаметно уходил, и за ужином его очень редко можно было видеть. Он вел вообще жизнь педантически-регулярную, как истый английский лорд: вставал в семь, в восемь уже сидел в кабинете, выслушивая чтение иностранных газет, в девять тут же завтракал обильно по-английски, в двенадцать выпивал рюмочку с наперсток коньяку, закусывая крошками сухарика, в четыре отправлялся верхом или в экипаже, а в хорошую погоду пешком с графиней гулять, в шесть обедал, в одиннадцать удалялся на покой и выслушивал еще доклады своего метрдотеля, главного кухмистера да болтовню своего ловкого, всему Кавказу хорошо известного камердинера Джовани, то есть просто Ивана Мартыныча, из одесских, кажется, молдаван, – лицо знаменитое в двух отношениях: во-первых, он был безо всякого преувеличения русский Меццофанти и говорил одинаково бегло на двадцати, по крайней мере, европейских и восточных языках, в том числе по-гречески, по-черногорски, по-болгарски и прочее; во-вторых, он так играл на бильярде, что на его игру сходились смотреть как на представление фокусника, он делывал по несколько сотен очков на одном и том же красном шаре, какие-то заказные триплеты, означал мелом место, где его шар должен остановиться и т. п. Вообще, этот Джовани был человек недюжинный, и про многих генералов говорили, что они при встрече весьма любезно жали ему руку, спрашивая о здоровье… Был тогда в Тифлисе полковник Д., командир гренадерского полка, так тот не стеснялся и делал это даже при других, да приглашал нередко Джовани к себе на завтраки. Он же, Д., был постоянный партнер графа в ломбер и, чтобы не упустить только этот дорогой для него случай – стать, так сказать, домашним человеком графа, он ломберу выучился в одну ночь у того же Джовани…