Двадцать пять лет на Кавказе (1842–1867) - читать онлайн книгу. Автор: Арнольд Зиссерман cтр.№ 168

Со мной, как со знающим татарский язык да еще приехавшим с поручением, касающимся его подчиненных чеченцев, он сошелся весьма скоро и был весьма обязательным ответчиком на все мои вопросы, за исключением, конечно, щекотливых, лично его касавшихся. Объяснялся он довольно изрядно по-русски и, нужно отдать ему справедливость, умел держать себя с замечательным тактом.

Прибыв вместе с Батой в Исти-Су и собрав общество тамошних переселенцев, я спросил у них, имеют ли какие-нибудь претензии, в чем именно и на кого. Оказалось претензий немало, все о неполучении денег, и хотя прямо не жаловались на подполковника Полякова, но очевидно было, что они или подозревали его, или вследствие какой-нибудь интриги намеками старались набросить на него тень. Записав все высказанное жителями, я возвратился в Куринское и самым тщательным образом занялся просмотром всех бумаг и счетов по отпуску переселенцам пособий. Розыски мои привели к положительному убеждению, что никаких злоупотреблений не было, а было наше халатное отношение к делу, крайний беспорядок в ведении переписки и отчетности и неумение или, вернее, нежелание разъяснить толком и своевременно жителям положение дела и причины, вследствие коих они получали не сполна или вовсе не получали им следуемого. Одной из главных причин была просто невысылка в провиантский магазин денег, иногда высылка бумажками вместо серебра, коим именно приказано было удовлетворять чеченцев, и т. п.

Удовлетворив лично всякого разъяснениями по их претензиям, а некоторых и деньгами, задержанными просто по канцелярской безалаберности, и получив от них засвидетельствованную наибом Батой подписку, что более никаких претензий не имеют, я после двух недель пребывания в Куринском уехал в Хасав-Юрт, где и прожил сутки. Барон Николаи был очень доволен, что слова его об отсутствии злоупотреблений оправдались.

В этот раз я немного ближе узнал тех четырех прусских офицеров, о коих упоминал выше. В разгар военных действий на Кавказе из Пруссии и Австрии прибыли несколько офицеров для поступления в наши полки. Из них четверо пруссаков поступили в Кабардинский полк, именно: Бюнтинг, фон Шак, фон Буденброк и Брозе. Первые двое пользовались особым расположением барона Николаи, как уверяли наши офицеры, потому что владели французским языком и вообще были аристократичнее манерами; другие же двое, особенно Брозе, пользовались больше расположением в полку, потому что держали себя вполне товарищами, несли наравне со всеми службу, не выказывая ни малейшим образом своего превосходства. Впрочем, все четверо были хорошие офицеры, образованные люди и безупречно храбрые – иными в Кабардинском полку и быть не приходилось. Судьба их была далеко не одинакова. Брозе, командуя ротой в небольшом укреплении в Аухе, при какой-то пустой ночной перестрелке убит, к крайнему сожалению всего полка. Буденброк возвратился в Пруссию, отличился в войну против Австрии в 1866 году и, если не ошибаюсь, в последнюю войну с французами, командуя батальоном, был ранен. Фон Шак будучи штабс-капитаном принял участие в дуэли между князем Горчаковым и бароном Финтингофом в Пятигорске в 1859 году и разжалован в солдаты. По ходатайству покойного князя Мих. Дм. Горчакова ему возвращен чин, затем великий князь Михаил Николаевич взял его к себе в адъютанты, а с производством в полковники он получил в команду Ставропольский пехотный полк, с которым и выступил в нынешнюю войну в Малую Азию. Здесь оказал много отличий, произведен в генералы, награжден Георгием 3-й степени и теперь командует 2-й бригадой Кавказской гренадерской дивизии. Бюнтинг же, попавший в 1859 году по рекомендации барона Николаи в адъютанты к князю Барятинскому, сделал быструю карьеру, командовал стрелковым батальоном, Эриванским гренадерским полком, назначен флигель-адъютантом и с производством в генералы командиром лейб-гвардии Московского полка. Года два тому назад после краткой болезни умер в Петербурге.

Из Хасав-Юрта тем же путем по Тереку вернулся я 18 сентября в Грозную. В мое отсутствие с бароном Вревским приключилась беда: он заболел сильной горячкой, в беспамятстве ночью выскочил во двор и чуть не бросился в колодец, у которого был удержан людьми и опять уложен в постель, а затем отвезен во Владикавказ. На время его болезни для заведывания флангом был командирован из Ставрополя начальник штаба генерал Капгер. К нему-то я на другой день и явился, объяснил дело, по которому был командирован, и представил подробное донесение с изложением моих предположений насчет порядка, какой должен быть введен для избежания на будущее время ропота чеченцев и неправильностей в удовлетворении их казенными пособиями.

Кратковременное заведывание генерала Капгера не ознаменовалось ничем особенным. Мы очень весело проводили у него время, делами занимались безо всякой ретивости, ибо и сам Александр Христианович вообще не любил особенно углубляться в дела, и других не заставлял; теперь же тем более можно было не усердствовать, что считал себя калифом на час. Любимейшее развлечение был преферанс, в котором он был мастером.

Около половины октября выздоровевший барон Вревский уже возвратился в Грозную и тотчас же сам занялся со своим всегдашним усердием делами и меня запряг еще пуще прежнего, а поездки мои во Владикавказ и обратно до того участились, что я уподобился какому-нибудь кондуктору, совершающему чуть не изо дня в день свои определенные рейсы. Что тут доставалось моим бокам от толчков и глазам от пыли – вспомнить страшно! Было очевидно, что барон желал превратить свое временное начальствование левым флангом в постоянное и притом с присоединением Владикавказского округа, что вполне соответствовало бы его честолюбивым мечтам. Но пока длилась война главнокомандующий был под Карсом, озабоченный неудачным кровавым штурмом и устройством тесной блокады, о хлопотах по исполнению своих желаний барону Вревскому не приходилось и думать: все откладывалось до более удобного времени.

В числе постоянных поручений, бывших поводом моих разъездов по Сунженской линии между Грозной и Владикавказом, как-то особенно сохранилось в моей памяти одно, ничего особенно важного в себе не заключавшее, но имевшее печальные последствия для командира 1-го Сунженского казачьего полка подполковника Балугьянского. Однажды из Грозной был отправлен во Владикавказ пакет с надписью «Весьма экстренно; отправлять от поста до поста без малейшего задержания». Таким образом, бумага должна была получиться на месте назначения самое большое в сутки (100 верст), и столько же времени требовалось для ответа. Однако прошло трое, четверо суток – ответа нет, а между тем это было, кажется, экстренное распоряжение о каком-то передвижении части войск по поводу предстоявшего набега чеченцев, о чем были получены в Грозной через лазутчиков положительные известия. Послали особо расторопного казака нарочным во Владикавказ, с тем чтобы на другой день был доставлен ответ, почему не получено донесение на первое экстренное предписание? Каково же было изумление барона Вревского, когда нарочный вернулся из Владикавказа и привез известие, что там никакого экстренного пакета не получали и впервые слышат о таком-то распоряжении! Гнев его еще более усилился, когда дали знать, что действительно чеченцы сделали набег где-то на Сунженской линии, угнали скот, захватили пленных и ушли совершенно благополучно.

Для расследования причин медленности и розыска виновных барон приказал мне немедленно ехать от поста до поста и во что бы ни стало открыть, где и кто задержал пакет, и ожидать затем во Владикавказе его приезда. Исполняя это поручение, я по следам, то есть по постовым книгам, где записывались прибытие и отправление пакетов и нарочных, добрался на следующее утро до станции Слепцовской, резиденции командира полка и начальника Сунженской линии, и тут-то именно нашел в куче других, запыленных и пожелтевших от долгого пребывания в грязной, наполненной мухами канцелярии сотенного командира и злополучный пакет с его внушительной надписью! Книга для записки пакетов и нарочных была в самом безобразном виде, с разными помарками и пропусками за целые месяцы…