Декабристы и народники. Судьбы и драмы русских революционеров - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Ляшенко cтр.№ 8

Они дали теоретическую основу для практического выражения недовольства передового дворянства, заставили его вести споры о целях и методах переустройства страны, поставили перед ним серьезные нравственно-политические проблемы. Среди этих проблем были и такие, над решением которых бился не только дворянский авангард России, но и многие мыслители Европы (и не только в конце XVIII – начале XIX в.). Их можно сформулировать следующим образом: могут ли революционные перевороты не просто способствовать необходимому социальному и политическому преобразованию общества, но и обойтись без крайностей «царства террора»; обязательно ли эти перевороты заканчиваются установлением диктатуры одного лица или группы лиц; есть ли морально безупречные средства достижения целей революционеров, а если нет, то можно ли в данном случае пренебречь моралью? Действительно, опасения того, что их деятельность приведет к развязыванию гражданской розни, спровоцирует бессмысленный и кровавый крестьянский бунт; постоянные подозрения в бонапартистских замыслах Орлова, Пестеля, Трубецкого преследовали декабристов на протяжении всего периода их деятельности.

Эти опасения и подозрения то ускоряли процесс созревания и организации дворянских революционеров, то тормозили его. Вся их активная общественная жизнь прошла, можно сказать, между двумя полюсами: необходимостью и оправданностью революционных действий для достижения прогресса во всех областях жизни России и опасностью превращения благих намерений в свою противоположность. Окончательного решения этих действительно сложнейших проблем они не сумели найти даже в 1825 г., и кто знает, есть ли вообще удовлетворительное решение подобных проблем? Довершили процесс становления дворянской революционности Отечественная война 1812 г. и заграничные походы русской армии в 1813–1815 гг. Для истории общественной мысли в России победа над Наполеоном и вступление русских войск в Париж – события жизненной важности.

Они породили у солдат и офицеров сознание национального единства, самоощущение граждан великой европейской державы, признанной в этом качестве и другими народами. Более того, поскольку долгие годы войны с Наполеоном способствовали росту патриотического воодушевления, а вслед за тем – как результат причастности к единому делу – и ширящегося ощущения равенства всех сословий, в рядах молодого прогрессивного дворянства последовало неизбежное возникновение чувства собственной ответственности за хаос, убожество, нищету, грубость российской жизни. Эта моральная уязвленность, с одной стороны, и ободряющий пример европейской жизни, с другой, звали молодых дворян к решительным действиям, заставляя их пересматривать многие устоявшиеся представления дедов и отцов о сути термина «великая держава».

Именно в эти годы происходит решающее уточнение понятий долга гражданина, дворянской чести (как явления не только сословного, но и общечеловеческого). В свою очередь, знакомые слова «император» и «отечество», ранее составлявшие для дворян неразрывное целое, начинают как бы двоиться, а для авангарда первого сословия вообще распадаются на два самостоятельных понятия. Недаром позже, на следствии по делу декабристов многие из них уверенно заявляли, что присягали Отечеству, а не государю, что явилось для Николая I весьма неприятным сюрпризом.

Честь дворянина для прогрессистов александровского царствования – это, прежде всего, гарантия независимости мысли и действий; долг гражданина – честное служение стране и народу, а не отдельному лицу. Эти понятия будто вырастали одно из другого и, поддерживая друг друга, не давали человеку опуститься до уровня холопа, льстеца, лукавого царедворца. В процесс становления общественных позиций передового дворянства немалую лепту внес и сам Александр I. Император, с одной стороны, постоянно будоражил общественное мнение намеками на реформы, позволял себе резкие вольнодумные пассажи. С другой стороны, Александр Павлович не решился ни на отмену крепостного права, ни на смягчение политического гнета в стране.

Наоборот, с 1821–1822 гг. начался заметный поворот политики Зимнего дворца в сторону консерватизма, чувствовалось, что победа ревнителей традиционных порядков не за горами. Общество вновь оказалось в привычном, но надоевшем ему положении опекаемого властями несмышленыша. Чем более охладевал либеральный пыл императора, тем решительнее, радикальнее становились дворяне, видевшие спасение России в коренной переделке существующего строя. Несколько сотен юношей 1792–1795 гг. рождения образовали в 1815–1816 гг. особый тип русского человека, резко отличавшийся своим поведением от всего, что знала предшествующая история страны. Они-то и повели отчаянную борьбу с защитниками старых обычаев и традиционных устоев. Чего-чего, а недостатка в противниках они не испытывали.

В 1810-х гг. жило еще достаточное число вельмож, вздыхавших о временах «матушки Екатерины» и ее блистательных «орлов». Как-то Александр I решил отблагодарить А.Л. Нарышкина за праздник, устроенный старым сановником в Петергофе, и прислал ему книгу, в которую были вплетены 100 тысяч рублей. Нарышкин почтительно принял подарок императора и добавил, что присланное сочинение настолько интересно, что желательно было бы получить его продолжение. Монарх, посмеявшись, прислал ему второй том, вновь со 100 тысяч вплетенных в текст рублей, но велел передать, что «издание закончено».

А.И. Анненкову – мать будущего декабриста – в Петербурге называли «королевой Голконды» (из-за собранной ею великолепной коллекции драгоценных камней). В ее столичном особняке жило до полутораста слуг. При спальне состояли особые горничные, которые должны были сидеть всю ночь на диванах и вполголоса разговаривать – в тишине старухе не спалось. Специальные служанки держались для согревания своим телом платья или кресел барыни. А на кухне круглосуточно сменяли друг друга четырнадцать поваров, хозяйка могла ночью потребовать свежих пирогов.

Персонажи, подобные только что упомянутым, оказывались на достаточно высоких служебных постах и при Александре I. Рассказывали, что обер-полицмейстер Москвы Александр Павлович Шульгин в 1820 г. в служебном раже требовал, чтобы пожарные команды выезжали как минимум за четверть часа до начала пожара. С воцарением Николая I Шульгин, гордившийся тем, что был полным тезкой предыдущего императора, потребовал, чтобы теперь его переименовали в Николая Павловича. Под властью подобных чиновников жилось временами весело, но по большей части хотелось, наверное, завыть.

Сотрудник Министерства просвещения М.Л. Магницкий, проводивший ревизию Казанского университета и оскорбленный царившим в нем вольнодумием, предложил наказать это учебное заведение «публичным стен оного разрушением». Правительство, не решившись на столь радикальные меры, нашло более цивилизованный выход, назначив Магницкого попечителем проревизированного им университета. После этого никаких стен разрушать не потребовалось. Две трети профессоров оказались изгнаны из Казани, а лекции стали начинаться и кончаться молитвами, причем каждый преподаватель должен был прежде всего убеждать слушателей в бездоказательности и ненужности той науки, которую он собирался преподавать. За нарушение университетского устава студента отныне во всеуслышание нарекали «грешником», облачали в армяк, лапти и сажали в карцер.

Когда «грешника» выпускали, он исповедовался у священника и должен был карандашом обозначить место на картине Страшного суда, которое ему было бы уготовано в загробной жизни, если бы не бдительность и попечение начальства. Чем-то средневековым веяло и от торжественной церемонии захоронения экспонатов и учебных пособий анатомического театра, устроенной по приказу неугомонного Магницкого. В ней участвовали все профессора, лаборанты и студенты медицинского факультета. Впрочем, начиная с 1817–1818 гг. подобным образом дела обстояли не только в Казанском университете, да и вообще не только с просвещением.