Декабристы и народники. Судьбы и драмы русских революционеров - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Ляшенко cтр.№ 71

Методы же действия самого Сергея Геннадьевича и нечаевцев вообще – это совершенно особая статья. Реванш за петербургскую неудачу он решил брать в Москве. Из-за границы Нечаев вернулся с мандатом некой Всемирной революционной организации (опять отголоски только еще задуманного бакунинского Интернационала). Согласно этому мандату, Нечаев назначался эмиссаром упомянутой Организации в России, то есть руководителем всего революционного движения в ней. В Москве он организовал кружок из двух десятков человек, получивший название «Народная расправа». Сам Нечаев, ради предания деятельности этого кружка большего веса, предпочитал называть его «Обществом». Это мало что меняло на деле, но кое-что объясняло в психологии самого вожака.

Будучи по делам в Петербурге, он рассказывал тамошним радикалам о «могучем» московском Центре революционного движения, а в Москве – о якобы существующей «грандиозной» петербургской Организации. Вообще же основатель «Народной расправы» искал людей не самостоятельно мыслящих, а доверчивых и внушаемых. Ему было некогда убеждать своих соратников, раскрывать перед ними собственные взгляды. Он пытался прежде всего сплотить членов кружка дисциплиной, основанной на неизбывном страхе. Человека, пойманного в капкан, не к чему убеждать и уговаривать, он и так душой и телом принадлежит «делу» и вождю, стоящему во главе этого «дела».

Сергей Геннадьевич, скажем, предлагал знакомым распространять написанные им прокламации. Если же те отказывались, ссылаясь на недосуг или ненужный риск, то он заявлял, что станет присылать им воззвания по почте, и тогда они будут вынуждены избавляться от опасных листков, передавая их «по цепочке». Мысль о том, что получатели его «бессмертных» творений могут их попросту уничтожить, не укладывалась в голове «вождя». Нечаев также собирал подписи людей, желающих участвовать в политических демонстрациях, а потом держал опрометчивую молодежь в кулаке, заставляя ее делать то, что ему нужно, угрожая в противном случае представить эти списки в полицию. Он практиковал также внезапные инспекции подставных ревизоров, якобы присланных «Всемирной революционной организацией», поощрял также и взаимные проверки друг друга членами «Народной расправы».

Иногда на сходки студентов Сергей Геннадьевич являлся в офицерском мундире, делая вид, будто он возвращается с тайного собрания сочувствующих радикалам военных. Стараясь достать средства, всегда позарез необходимые подпольщикам, он организовал наглый шантаж юриста Калачевского. Для этого нечаевцы подбросили ему компрометирующие бумаги, а затем нагрянули к юристу переодетые жандармами и под угрозой ареста вынудили его подписать вексель на 6 тысяч руб. Замечательный писатель Ю.В. Давыдов, тонко исследовавший радикальное движение 1860—1880-х гг., назвал нечаевщину «болезнью» и справедливо заметил, что в радикальном сознании «она сидит глубоко». О том, насколько он прав, поговорим позже. Пока же обратимся к несколько иным сюжетам.

Еще до появления феномена нечаевщины Герцен заметил, что в революционных кругах наличествует «свой национальный, так сказать, аракчееевский элемент, беспощадный, страстно сухой и охотно палачествующий». Говоря о палачестве, Александр Иванович в случае с Нечаевым попал в точку. Вершиной деятельности «Народной расправы» стало убийство собственного члена – студента Ивана Ивановича Иванова. Вся вина несчастного слушателя московской Земледельческой академии заключалась в том, что он осмелился усомниться как в подлинности мандата, выданного Нечаеву «Всемирной революционной организацией», так и в существовании подобной организации вообще. Глава «Народной расправы», считавший жесткое единоначалие одним из главных условий успешной деятельности революционеров, объявил товарищам, будто ему удалось по своим каналам выяснить, что Иванов является осведомителем полиции и может их всех выдать со дня на день.

Заманив студента в грот на берегу пруда в Петровско-Разумовском лесопарке, специально отобранная группа нечаевцев убила его и скрылась, но по неопытности оставила на месте преступления массу улик. Сергей Геннадьевич надеялся, что участие в этом убийстве сплотит ряды его соратников, повяжет их кровью, сделает решительнее, энергичнее, но просчитался. Все исполнители казни Иванова (кроме Нечаева, скрывшегося за границу и позже арестованного в Швейцарии) были вскоре задержаны и предстали перед судом. Тут-то, во время судебных слушаний российское общество воочию познакомилось с феноменом нечаевщины во всей его полноте и неприглядности. Оказалось, что обман, шантаж, убийство «из принципа» считались экстремистами совершенно в порядке вещей, установленном Нечаевым для себя и своих единомышленников. Именно тогда потрясенному обществу стал известен документ, пропитанный цинизмом, абсолютной безнравственностью и каким-то убежденным в своей правоте человеконенавистничеством – «Катехизис революционера».

Пересказывать все положения этого экстремистского произведения бессмысленно, достаточно ознакомиться лишь с небольшой цитатой, раскрывающей его суть. «У революционера, – пишут авторы «Катехизиса», – нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единым исключительным интересом, единою мыслию, единою страстию – революцией. Он… разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, со всеми законами и приличиями… Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему. Все… чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела…У товарищества нет другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, т. е. чернорабочего люда. Но… товарищество всеми силами и средствами будет способствовать к развитию тех бед и тех зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и принудить его к поголовному восстанию…»

Выведение «новой породы» людей – занятие, издавна привлекавшее деспотов и тиранов всех мастей, и, как показали события XX в., не всегда безнадежное. Другой вопрос, как долго действует на человека магия подобных заклинаний, во что в итоге превращается «холодная страсть революционного дела» и каково жить без родства, дружбы, любви и чести? Однако бацилла нечаевщины опасна не только и даже не столько этим. Страсти-мордасти «Катехизиса революционера» потребовались Сергею Геннадьевичу для того, чтобы утвердить в умах и душах своих сторонников новый (на самом деле старый, как мир) вид нравственности. Главный постулат его морали был подхвачен большевиками и звучит, напомним, так: нравственно все то, что способствует торжеству революции, безнравственно все то, что ему препятствует. Нравственность, понятно, здесь совершенно ни при чем, однако безаппеляционность этого постулата освящена, как водится, обещаниями счастливого будущего народных масс, путь к которому известен только революционной партии.

Задачей подобных «хитрых» построений являлось отстаивание правоты лозунга, известного со времен иезуитов и Н. Макиавелли: «Цель оправдывает средства». Вряд ли существует цель более высокая и гуманная, чем обеспечение счастливого будущего для своего народа, а то и всего человечества. Именно на роль пастырей-поводырей России на пути к такому будущему и претендовали социалисты 1860—1870-х гг. Посему любые средства и методы достижения этой цели оказывались в глазах многих и многих из них оправданными и даже необходимыми. Обман, шантаж, убийство врагов и усомнившихся единомышленников – все превращалось, в пусть и крайние, но допустимые меры на пути к желанной цели. Аморальность, возведенная в ранг политики, оказалась средством необыкновенно действенным, чрезвычайно опасным и, как это ни печально, весьма привлекательным.