Судьба благоволит волящему. Святослав Бэлза - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Бэлза cтр.№ 48

В уайльдовском диалоге «Критик как художник» сказано: «Преступника общество нередко прощает, мечтателя – никогда». В свое время феодальное английское общество не простило Томаса Мора, возмечтавшего об Утопии и сложившего голову на плахе. Викторианская Англия не простила Оскара Уайльда, превратив мечтателя в преступника.

Она не простила ему таланта, славы, дерзости быть не похожим на других – всего того, что так выводит из себя посредственность. Калибан обрушил свою ярость на зеркало, которое упорно не хотело ему льстить и не без издевки отражало его уродство. Уайльд сочинял себя как роман, но когда выяснилось, что он серьезнее, чем хочет казаться, благопристойное общество попросту захлопнуло его, как надоевшую книгу. Была найдена щель в доспехах «короля жизни», и ханжи с ликованием вонзили в нее отравленную стрелу своего правосудия.

«Оскар Уайльд любил Красоту, и только Красоту, он видел ее в искусстве, в наслаждениях и в молодости. Он был гениально одаренным поэтом, он был красив телесно и обладал блестящим умом, он знал счастье постепенного расширения своей личности, увеличение знания, умноженье подчиненных, расцвет лепестков в душе, внешнее роскошество, он осуществлял до чрезмерной капризности все свои „хочу!“, – но, как все истинные игроки, он в решительный момент не рассчитал своих шансов сполна… Своевольный гений позабыл об одной неудобной карте: у него в груди было сердце, слабое человеческое сердце, – писал переводчик «Баллады Рэдингской тюрьмы» Константин Бальмонт. – Оскар Уайльд бросал повсюду блестящий водопад парадоксов, идей, сопоставлений, угадываний, язвительных сарказмов, тонких очаровательностей, поток лучей, улыбок, смеха, эллинской веселости, поэтических неожиданностей, – и вдруг паденье и каторга» ^[74].

Самое поразительное, что Уайльд, подобно многим поэтам, как бы предвидел трагический финал романа своей жизни и сознательно шел к нему. Когда Андре Моруа читал лекцию «О биографии как художественном произведении» студентам Кембриджского университета, он напомнил там, как Оскар Уайльд в одной из бесед «заметил, что жизнь, для того, чтобы быть прекрасной, должна окончиться неудачей, и привел в пример жизнь Наполеона, доказав, что, не будь ссылки на остров Святой Елены, она утратила бы весь свой трагизм» ^[75].

Писатель знал, что тучи сгущаются над его головой, у него была возможность тайком бежать из Англии, но гордый дух ирландских предков не позволил ему так поступить. Он прошел сквозь позор судилища (на котором в качестве аргументов обвинителей фигурировали не только его письма, но и художественные произведения, включая «Дориана Грея», афоризмы) и на два года сошел в тюремный ад. «В моей жизни было два великих поворотных момента: когда мой отец послал меня в Оксфорд и когда общество послало меня в тюрьму», – скажет потом саркастически Уайльд. С ним обращались, как с обыкновенным заключенным, не делая никаких поблажек: наравне со всеми щипал он истерзанными в кровь пальцами пеньку и дробил камни, безропотно сносил лишения, особенно тягостные для этой утонченной натуры. «Мученичество Уайльда, более или менее добровольное, его трагическим финал, Рэдингская тюрьма – все это сообщает его дендизму своего рода налет святости», – заметил Томас Манн ^[76]. Тюрьма подточила физические силы Уайльда, угнетала морально, но не убила в нем художника и мыслителя. На многое она даже открыла ему глаза. «Я знаю, что в день моего выхода из тюрьмы я только перейду из одной темницы в другую, и временами весь мир кажется мне не больше моей камеры и полным ужаса, как она… – писал он своему преданному другу Роберту Россу. – Право, Робби, жизнь в тюрьме заставляет видеть людей и вещи такими, какие они есть в действительности».

В Рэдинге Уайльд сочиняет свои «Записки из Мертвого дома» – тюремную исповедь, которая будет опубликована после его смерти под названием «De profundis» («Из бездны»). Он оглядывается тут на прежнюю жизнь, пересматривает свои старые взгляды и формулирует новые: «Страданье и все, чему оно может научить, – вот мой новый мир…» По-прежнему сквозит в его словах непримиримость к вульгарности и обывательщине: «Обывательский дух в жизни – это не просто неспособность понимать Искусство. Такие чудесные люди, как рыбаки, пастухи, пахари, крестьяне и им подобные, ничего не знают об искусстве, а они – воистину соль земли. Обыватель – это тот, кто помогает и содействует тяжким, косным, слепым механическим силам Общества, кто неспособен разглядеть силы динамические – ни в человеке, ни в каком-либо начинании».

Сам Уайльд, превратившись в арестанта С. 3. 3., ощущал в себе готовность к переменам, страстно желал сразу после освобождения вновь утвердить себя как художник: «Если мне удастся создать хотя бы одно прекрасное произведение искусства, я сумею лишить злословие яда, а трусость – язвительной усмешки и вырву с корнем язык, поносящий меня… Само собой разумеется, что мои страдания я не могу изобразить в том виде, какой они приняли в жизни. Искусство начинается лишь там, где кончается Подражание. Но в моем творчестве должно появиться нечто новое, – может быть, более полная гармония слов или более богатый ритм, более необычные цветовые эффекты, более строгий архитектурный стиль, – во всяком случае, какое-то новое эстетическое достоинство».

И такое произведение ему дано было создать, когда после выхода из тюрьмы он поселился во Франции под именем Себастьяна Мельмота (избрав себе псевдоним в честь героя романа Ч. Р. Мэтьюрина – двоюродного деда матери). Этим произведением стала «Баллада Рэдингской тюрьмы», литые строфы которой навеяны не только судьбой конногвардейца, казненного за убийство на почве ревности, но и собственными тюремными переживаниями автора:

Эта баллада, явившая новую грань его таланта, Достойно увенчала творческий путь Оскара Уайльда. Он начал со стихов и закончил ими, подтвердив свое право на высокое звание Поэта. Скончался он в Париже 30 ноября 1900 года, не дожив всего месяца до заката того «вывихнутого» века, одним из ярчайших представителей которого стал.

Уайльд делил книги на три категории: те, что есть смысл однажды прочесть, те, что следует перечитывать, и те, что вовсе читать не надо. Причем третью категорию он провозгласил наиболее важной с точки зрения интересов публики, которой необходимо знать, что из необозримого книжного репертуара не заслуживает внимания: «В самом деле, именно это крайне необходимо в наш век, который читает так много, что не успевает восхищаться, и пишет так много, что не успевает задуматься».

Высказанное столетие назад, это суждение приобрело, пожалуй, еще большую значимость в век двадцатый, когда неизмеримо вырос «Монблан» книг, перед которым находится современный человек, и лишь тот, кто обладает должными «альпинистскими» навыками, способен взойти на его вершину. И каждый, совершивший такое восхождение, убеждается, что произведения Оскара Уайльда, безусловно, относятся по его классификации ко второй, самой ценной категории книг – тех, которые следует читать и перечитывать.