Судьба благоволит волящему. Святослав Бэлза - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Бэлза cтр.№ 24

Широко трактуемый образ сервантесовского героя неоднократно применялся Белинским не только в литературной полемике, но и в общественно-политической борьбе с идейными противниками. Подобное использование образа Дон Кихота прежде всего как художественного разрыва с исторической действительностью мы находим далее в русской критике и публицистике от Герцена, Чернышевского, Добролюбова вплоть до Ленина, Горького, Луначарского ^[11].

Ярким примером публицистического использования образа в поэзии являются «Заметки С.-Петербургского Дон-Кихота», печатавшиеся Д.Д. Минаевым в 1862–1863 гг. в еженедельнике «Гудок». «Обличительный поэт» – таков был один из многих псевдонимов Минаева. И образ Дон Кихота, как и целого ряда других персонажей классической литературы, был использован Минаевым в сатирическом плане.

– заявлял о себе герой минаевских «Заметок» в запрещенном цензурой и опубликованном лишь в наше время «Добавлении к Дон Кихоту» ^[12].

«Я называю героями не тех, кто побеждал мыслью или силой. Я называю героем лишь того, кто был велик сердцем», – писал в предисловии к «Жизни Бетховена» Ромен Роллан ^[13]. Дон Кихот, несомненно, велик сердцем. И в этом одна из причин того, что образ ламанчского рыцаря был органически воспринят русской литературой, мастеров которой всегда волновали этические проблемы.

О «величии сердца» Дон Кихота прямо сказал Ф.М. Достоевский, назвав его «самым великодушным из всех рыцарей, бывших в мире, самым простым душою и одним из самых великих сердцем людей» ^[14]. Достоевский не раз высказывал свое восхищение романом Сервантеса. «Во всем мире нет глубже и сильнее этого сочинения. Это пока последнее и величайшее слово человеческой мысли…» ^[15] – сделал он запись в дневнике за 1876 г., через два года после того, как вышло единственное прижизненное отдельное издание его романа о похождениях «нового Дон Кихота» – князя Мышкина ^[16].

Достоевский в самом тексте «Идиота» несколько раз непосредственно подводит читателя к мысли, что князь Лев Николаевич – «новый Дон Кихот». Так, Аглая получает записку от Мышкина и, прочитав, кладет ее в свой столик. Эту записку она «назавтра опять вынула и заложила в одну толстую, переплетенную в крепкий корешок книгу (она всегда так делала с своими бумагами, чтобы поскорее найти, когда понадобится). И уж только через неделю случится ей разглядеть, какая была это книга. Это был „Дон Кихот Ламанчский“. Аглая ужасно расстроилась – неизвестно чему» ^[17].

Другой раз писатель делает это через Пушкина. Та же Аглая называет князя Мышкина «рыцарем бедным» и читает затем пушкинскую «Легенду» («Жил на свете рыцарь бедный…»), которая в измененном виде была включена поэтом в «Сцены из рыцарских времен», и такой ее знал Достоевский. Когда в романе заходит речь о толковании этой баллады, Аглая объясняет ее смысл: «…в стихах этих прямо изображен человек, способный иметь идеал, во-первых, раз поставив себе идеал, поверить ему, а поверив, слепо отдать ему всю свою жизнь. […] Поэту хотелось, кажется, совокупить в один чрезвычайный образ все огромное понятие средневековой рыцарской платонической любви какого-нибудь чистого и высокого рыцаря; разумеется, все это идеал. В „рыцаре же бедном“ это чувство дошло уже до последней степени, до аскетизма; надо признаться, что способность к такому чувству много обозначает и что такие чувства оставляют по себе черту глубокую и весьма, с одной стороны, похвальную, не говоря уже о Дон-Кихоте. „Рыцарь бедный“ – тот же Дон-Кихот, но только серьезный, а не комический» ^[18].

Хорошо известно, чем был для Достоевского Пушкин, как чувствовал он каждую строку величайшего нашего поэта. Стоит поэтому внимательно прислушаться к его словам – возможно, Пушкин создавал «Рыцаря бедного» не без мысли о Дон Кихоте:

Чертами донкихотства наделены также некоторые герои И.С. Тургенева, говоря о котором нельзя не вспомнить его знаменитую речь «Гамлет и Дон Кихот», произнесенную впервые 10 (22) января 1860 г. и напечатанную в том же году в «Современнике». Явившаяся плодом долгих раздумий над страницами Сервантеса и Шекспира, речь Тургенева внесла много нового и ценного в трактовку образа Дон Кихота. Дон Кихот мыслится Тургеневым не столько как герой Сервантеса, сколько как вечный, общечеловеческий образ. Тургенев подчеркнул, что «комическая оболочка» не должна отводить наши глаза от сокрытого в образен Дон Кихота смысла, и призвал «не видеть в Дон-Кихоте одного лишь рыцаря Печального Образа, фигуру, созданную для осмеяния старинных рыцарских романов; известно, что значение этого лица расширилось под собственною рукою его бессмертного творца…» ^[20]