Судьба благоволит волящему. Святослав Бэлза - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Бэлза cтр.№ 102

Игорь Бэлза: Вы часто виделись со Святославом Игоревичем?

Борислав Струлёв: Сначала виделись спорадически. В связи с программой «Новые имена» и с нашими турне. Это российский период. Когда я уже стал сценическим артистом, мы виделись часто, потому что это были постоянные совместные концерты, которые он вел. Потом какое-то время меня не было в России. А после того как я стал приезжать, мы были всегда рядом. Да, случались расставания, но недолгие. В искусстве особого возраста нет. Святослав Игоревич Бэлза мог быть и в обычном своем состоянии, и в образе импозантного маэстро. Если брал интервью у восьмилетнего гениального ребенка, была совершенно незаметна разница в их возрасте. Они разговаривали на равных. В искусстве сталкиваешься с особыми ситуациями. Можно стать художником и в девяносто лет, и, как Моцарт, в детские годы. Между нами никогда не было барьеров. Друг к другу мы относились с подчеркнутым уважением. Со всеми из нас он был на «вы». При этом в наш адрес могли отпускаться саркастические шутки.

Игорь Бэлза: Что лично для вас значит Святослав Бэлза? Возможно, он повлиял на вашу судьбу, ваше отношение к жизни, ваши жизненные принципы?

Борислав Струлёв: Лично для меня дружба с такой личностью дала определенную уверенность в завтрашнем дне. Что, собственно, было самым важным. Если он о ком-то из нас высказывался в превосходной степени – это было то же самое, что услышать похвалу, например, от Моцарта или Бетховена. Понимаешь, что ты словно находишься в золотой копилке, где вместе с тобой десять или пятнадцать талантливых людей. Думаешь при этом, что не зря родился, не зря играешь на виолончели, не зря живешь. Именно этого ждет каждый музыкант. Мы жили в девяностые годы прошлого века. И, конечно, то, что он приводил в пример, что нам рассказывал, направляло и меняло нас в лучшую сторону. Каждое его присутствие на сцене и общение с ним меня как артиста поддерживало.

Игорь Бэлза: Для большинства людей Святослав Бэлза ассоциируется с неким джентльменом, который на сцене в смокинге и бабочке, виртуозно владеет русским языком, прекрасно разбирается в искусстве, литературе, музыке, человеком энциклопедических знаний, любящим иронизировать не только над собой, но и над собеседником. Вы, наверное, встречались с ним и проводили время не только на сцене. Как сейчас модно говорить, «без галстуков». Каким он был в такой обстановке?

Борислав Струлёв: Он был невероятным дипломатом. Прирожденным разведчиком, как я его называл. За общим столом, где собиралась тусовка музыкантов, или после концерта мог взбодрить нас остроумной шуткой. Знал, что сказать, как поддержать настроение, потому что вокруг были все свои. И это, конечно, особое мастерство. Он никогда, ни при каких обстоятельствах не мог подвести. Никогда. Услышать от него что-то несуразное, какой-то бестактный или грубый тост было невозможно. Со всеми случаются сплошь и рядом всякие курьезы. Каждый второй мнит себя голливудским актером: «Извините, я вчера там что-то не то сказал…» Нет святых, это понятно. Он был невероятно остроумен, про запас у него всегда были невероятные бэлзовские анекдоты.

Знаете, он умел по-английски уйти. Умел остроумным словом открыть концерт. Мы, конечно, заражены бэлзовским вирусом смешливой иронии.

Игорь Бэлза: Возможно, вы вспомните один-два сюжета из вашего неформального общения?

Борислав Струлёв: Он мог отдать нам свой пиджак, когда сцена без отопления, плюс три градуса и мы играем окоченевшими пальцами. Он сам от холода дрожал. Шарф или что-то теплое вроде свитера мог снять с себя и отдать нам. Понимал – делаем одно дело. Он всегда был пунктуален, приходил, приезжал вовремя: когда говорили, что выезд из отеля в одиннадцать часов, – без двух минут одиннадцать он уже тут как тут. Никто никогда его не ждал. Когда мы ходили сонные, а музыканты бывало, что и с бодуна, он смотрел укоризненно, но нотаций не читал. И от этого его взгляда было не по себе, старались подобное не повторять.

Ценны его невероятные советы перед выходом на сцену, тот настрой, который он создавал. Представьте: стоишь с ним за сценой, это последние секунды, минуты пребывания на Земле, а потом – ты в космосе. Сцена, свет, софиты, люди… Другая энергетика. Невероятный момент магии, я не знаю, как это точно назвать. Но он произносит какую-то необыкновенную фразу, и она у меня двадцать минут в подсознании во время игры. И думаешь: «А зачем он сказал это мне?» Он прекрасно все понимал и находил нужные слова, чтобы подбодрить, избавить от трясучки перед выступлением. Такие, например: «Что вы, батенька, милочка? Что вы? Когда-то мне говорил великий Родион Щедрин…» И тут же оборачивал все в шутку, и ты расслаблялся. То есть он был – не хотел произносить это слово, но скажу – неким психотерапевтом, таким вот театральным психологом. Казалось, что перед тобой стоит эталон безупречности. А ты распускаешь какие-то слюни! Его присутствие было очень важно. Святослав Игоревич сам невероятно переживал за нас. Когда я играл, уходил за сцену. Это не тот человек, который, объявив чье-то выступление, отправлялся в гримерку. Он всегда стоял за сценой, слушал, все переживал, все пропускал через себя.

Эта работа была на два или три с половиной часа с напряжением каждую секунду. Он мог, если вдруг лопнула струна, сказать: «Ну что вы? Эмоции перехлестнули эту знаменитую старушку шестнадцатого века в руках нашего вундеркинда. Сейчас он, конечно, натянет новую струну души». И пошло! Мы в душе надеялись, что струна опять лопнет и он снова что-нибудь вспомнит и расскажет потрясающую историю или прочтет новое стихотворение.

Игорь Бэлза: После смерти отца на канале «Культура» вышел фильм «Незаданные вопросы». В интервью Юрий Рост сказал, что у него в разговоре с отцом было ощущение того, что Святослав Игоревич был свидетелем всех тех эпох, о которых он рассказывал: сидел за столом вместе с Моцартом, играл на концерте с Паганини. Не было ли у вас такого же ощущения?

Борислав Струлёв: Очень хорошее сравнение, в духе Юрия Роста. Для нас, музыкантов, которые живут музыкой и через себя пропускают звуки этих великих творцов, конечно, он был проводником. Его работа проявлялась в его воспоминаниях, в его текстах и всевозможных историях о том или ином произведении. Он не то чтобы заучивал определенные факты, он действительно через литературу, через стихотворение помогал исполнителю или композитору в его движении к абсолютному совершенству. Был связующим звеном, дополнительным и необходимым. Бог любит троицу. Были исполнитель, композитор и была еще литература. Вся эта троица – это он. Вот это самое ценное, на чем вообще строится передача музыки от творца к слушателю. Говорят, музыка зиждется на трех китах. Он умел и мог воссоздать образ мира, и мы ощущали себя в шестнадцатом веке, в семнадцатом, восемнадцатом, девятнадцатом и двадцатом. Это мастерское использование литературного материала, рассказанного потрясающим совершенным языком. Святослав Игоревич помогал нам очутиться в этом мире, образ которого дополняли своим исполнительским искусством и музыкой. А третий элемент – он, Бэлза. На нем все и держалось.

Игорь Бэлза: Коли мы заговорили о литературе, думаю, вам известно, что Святослав Игоревич был автором большого количества предисловий, послесловий к шедеврам мировой классики. Общение с ним как-то повлияло на ваш круг чтения?