– Давайте! – поддержал веселый мужичок, сидевший на широком подоконнике, по-турецки поджав ноги, обутые в грязные кеды.
Болотина всадила в него памятливый взгляд.
– …Недавно мы с вами отметили Девятое мая, – спокойно продолжил посланник гласности. – Еще плакаты по городу висят. Праздник со слезами на глазах. Но если не только утирать слезы и класть цветы к Вечному огню, а хотя бы иногда задумываться, сразу встают вопросы, вопросы, вопросы… Например: почему мы платим за свои победы больше, чем другие народы за свои поражения? Почему в цивилизованных странах каждый человек самоценен, а у нас швыряются миллионами жизней? Отчего наш исторический путь вымощен трупами, как улицы вашего прекрасного города булыжниками? Петербург стоит на костях, гиганты пятилеток – на костях, колхозы – на костях… Вы не думали, почему наш государственный флаг весь красный?
– Не весь! – донеслось с подоконника. – Там еще есть серп и молот. «Хочешь жни, а хочешь куй, но все равно получишь х…»
– Прекратите немедленно! Выведу! – громко перебила пьяного Болотина и переглянулась с плечистыми дружинниками, стоявшими при дверях.
– Так почему же наш флаг красный? – повторил Скорятин.
Этот вопросик он перенял у Исидора, умника, златоуста перестройки, виртуозно умевшего запустить в аудиторию свежий ветерок инакомыслия, возбудить, завести, ошеломить, сбить с толку врага ускорения внезапной цифирью или разящим фактом.
– От крови! – ахнул кто-то, потрясенный небывалой догадкой.
– Именно! Да, мы победили Гитлера. Но какой ценой? Мы же завалили немцев трупами. Наши потери десять к одному!
– Нет, не десять. Мы потеряли двадцать миллионов с гаком. Вместе с мирным населением. А они – почти семь! – хрипло возразил ветеран, нахмурился и стал похож на обиженного филина. – И фашисты напали внезапно!
– Какие фашисты?
– Гитлеровские. Какие же еще… – растерялся дед.
– Ну, во-первых, это еще надо разобраться, кто был большим фашистом, Сталин или Гитлер. Вы, наверное, забыли про позорный пакт Молотова – Риббентропа.
– Товарищ Сталин хотел оттянуть войну, чтобы подготовиться… – борясь с одышкой, стал объяснять старик.
– Если товарищ Сталин хотел подготовиться, значит, он знал о скором нападении. Тогда о какой внезапности мы говорим?
Зал одобрительно зароптал. Пуртов склонился над магнитофоном, проверяя, записал ли агрегат виртуозную плюху ретрограду. Ветеран гулко кашлянул. Болотина поджала губы.
– Во-вторых, обратите внимание, товарищи, как наш уважаемый Федор Тимофеевич миллионами душ разбрасывается. – Он слегка поклонился в сторону деда. – С гаком… С гаком или с ГУЛАГом? Эх вы, каждый человек – это вселенная, единственная и неповторимая. Никакие цели не стоят слезинки ребенка, а тем более рек крови!
Народ посмотрел на фронтовика, как на серийного убийцу. Тот побагровел и полез за таблетками. Гена, довольный первой полемической победой, наддал:
– …А в-третьих, всё у нас как-то внезапно. Зима – внезапно. Весна – внезапно. Сев – внезапно. Жатва – внезапно. У нас в стране что, внезапно-плановая экономика?
Слушатели засмеялись и захлопали. Теперь из них, как из теста, можно лепить кренделя. Пережидая аплодисменты, оратор показал Пуртову на графин. Тот, продолжая радостно кивать, налил в стакан воды и, благоговея, поднес. Гена промочил горло, гордо глянул на потрясенную Зою и скуксившегося Илью, затем, как сказал бы генсек Горбачев, углýбил тему:
– А вот объясните мне, товарищи, почему, имея землю, набитую сокровищами, что твоя пещера Аладдина, богатую нефтью, газом, рудами, золотом, алмазами, мы живем хуже всех? Почему наши герои, победившие Гитлера, получают унизительную пенсию по сравнению с ветеранами вермахта? У нас люди давятся в очередях за модными тряпками, за колбасой, а на Западе реклама изощряется, как заманить человека в магазин, заставить купить что-нибудь ненужное, потратить деньги. Я вот недавно вернулся из Парижа…
Люди поглядели на него так, будто он вернулся с Марса.
– Вечерней лошадью? – съехидничал ревнивый Колобков.
– Нет, Илья Сергеевич, всего-навсего «Аэрофлотом», – отбрил Скорятин. – Как поется, «летайте самолетами “Аэрофлота”, влюбляйтесь в аэропорту!» – И снова посмотрел на Зою.
Библиотекарша потупилась.
– …Гуляя по ночному Парижу, мы зашли в обычный универсам. Решили с коллегами, знаете, на сон грядущий принять на грудь бутылочку-другую бордо.
– Ночью? – недоверчиво уточнили из зала.
– Ночью. Там алкоголь продают не с двух до семи, а круглосуточно. Там с пьянством не борются. Там его попросту нет. У нас, кстати, лет сорок назад пили в два с половиной раза меньше, чем сегодня. Почему?
Люди молчали, размышляя, а Скорятин вдруг сообразил: получается, при Сталине с трезвостью было не в пример лучше. Мда, неувязочка. К счастью, никто не заметил.
– Почему, как думаете?
– Потому что я тогда еще в школе учился! – объяснил с подоконника весельчак в кедах.
– В последний раз предупреждаю! – возвысила голос Болотина.
– А меньше пили, потому что люди еще верили в будущее, не было столько лжи, не было застоя. Понимаете? – разъяснил Гена.
– Ну и что там во французском универсаме? – нетерпеливо спросил кто-то.
– Там все в порядке. Изобилие. Я обнаружил сорок восемь сортов колбасы и шестьдесят три вида сыра. Пытался считать марки вина, водки, виски, джина, текилы, кальвадоса и, знаете, сбился, запутался, как Василий Иванович, в этикетках…
Народ понимающе засмеялся, вспомнив анекдот про Чапаева, пившего в мировом масштабе. Пуртов от восторга дернул головой, как взнузданный, а ветеран, наоборот, окончательно нахмурился, обидевшись за легендарного героя Гражданской войны.
– Дорогая там выпивка? – робко поинтересовались из зала.
– Как вам сказать? Все относительно. Сколько бутылок водки можно купить у нас на месячную зарплату?
– Теперь только по талонам. В месяц два пузыря на одно горло.
– А если теоретически?
– Теоретически – двадцать!
– Какие там двадцать! Пятнадцать от силы…
– А вот рядовой француз может купить на зарплату двести бутылок! – торжественно объявил оратор голосом диктора Левитана, оповещающего об очередной победе Красной армии.
– Не может быть! – ухнул краснолицый работяга.
– Может.
– Вы, Геннадий Павлович, лучше скажите, сколько они там за жилье платят! – сдерживая возмущение, посоветовала Болотина.
– За хорошую квартиру можно и заплатить. Но не за коммунальный курятник. Поднимите руки, кто живет на отдельной площади! – скомандовал спецкор.
– А с подселенцем считается? – спросил тоскливый мужской голос.