Джек, который построил дом - читать онлайн книгу. Автор: Елена Катишонок cтр.№ 12

Пришлось Аде носить сынишку на руках, что делать. Да ведь ребенка всю жизнь на руках носишь… А потом какая-нибудь вертихвостка, пустышка, ногтя его не стоящая, пальчиком поманит и уведет, вот и награда за твою материнскую любовь!

Ада нечасто вспоминала свекровь, однако сейчас, в мучительных подозрениях о «вертихвостке», впервые задумалась, что, должно быть, именно так и происходило в старухиной жизни: невестки пытались увести сыновей и если бы не ее железная материнская воля и непререкаемый авторитет, увели бы, хоть и вертихвостками не были.

…Сама, наверное, и сегодня сидит в затемненной от жаркого солнца комнате, потягивая огненный темный чай, сладкий как сироп. Одета, как всегда, в просторное шелковое платье с пестрым восточным рисунком; такой же шелковый платок на волосах, иссиня-черных, словно возраст их не коснулся. У матери, ровесницы свекрови, тоже когда-то были черные волосы, давно превратившиеся в седой узел на затылке, как у всех матерей. Однако старуху, потягивающую свой вечный чай, время не тронет, в этом Ада была уверена. Гладкое смуглое лицо без морщинки, такие же гладкие пухлые руки с ямочками там, где у матери выпирают артритные суставы. Вот старуха медленно, лениво протягивает руку, чтобы отщипнуть просвечивающую матовую ягоду винограда с пародийным названием «дамские пальчики». Некогда дочь зажиточных родителей, потом жена небедного мужа, она сохранила, при обильном теле, легкую поступь и гладкое лицо, – в таких семьях женщины не работают. Она перестала быть женой в тридцать восьмом, оставшись с троими сыновьями. Двое старших удачно женились: достоинства невесты – приданое и безоговорочное повиновение свекрови; и только младший сын глубоко разочаровал мать. Если бы бесприданница Ада старалась ей понравиться, лишний раз – а лишнего раза не бывает – угодить, очаровать, может и снискала бы благоволение старухи, ведь не могла та не видеть красоты невестки, влюбленности сына, не могла не порадоваться внуку. Нет, Ада вовсе не старалась понравиться ни свекрови, ни всей новой родне. Более того, не принимала правил большой семьи, а продолжала жить, как жила – заканчивала университет, чем вызывала презрительное удивление старухи, не смягчившееся во время Адиной беременности: что, брюхатых она не видела? Сама троих родила. Родила бы еще, да мужа забрали. Спасибо дети ценят: лучший кусок – матери, совета спросить – у матери, все заработанные деньги тоже матери. Разве жена появляется, когда парень усы брить начинает? Не-е-ет: когда мать позволит.

И вопреки желанию живо представился турецкий чайный стакан (из другого старуха не пила): небольшой, фигурный, в изящном подстаканнике. Глупое, бессмысленное название, как и сам вычурный стакан, и никак не вспоминается, хоть убей… А свекровь вспомнилась из-за мужа. Кто виноват, что у Яника тройки? Ребенок рос фактически без отца, вот и вырос… безынициативный. Всегда букой был; весь в отца. Кто ж еще виноват? Себя ей не в чем было упрекнуть – она отдала сыну всю жизнь, а ведь могла бы свою судьбу устроить, если бы не вкладывала всю душу в ребенка. Не теперь (она покосилась на зеркало), а раньше, когда мужчины поворачивали головы в ее сторону, как подсолнухи к солнцу. Взять хотя бы главного технолога с подшефного завода, который специально в командировки ездил, надо и не надо. Когда понял, что не надо, командировки прекратились. А как ухаживать пытался! В ресторан приглашал или по городу погулять. И совсем уже несуразное: «А то, может, в домашней обстановке? Человек я холостой, неизбалованный». Намек на домашнюю обстановку Ада «не услышала», от ресторана наотрез отказалась, а по городу гулять – обращайтесь в экскурсионное бюро. Интеллигентный человек, считала Ада, пригласил бы в театр или на концерт, а то в ресторан…

Обескураженный технолог улыбнулся смущенно и отправился в ближайшую пельменную вместо вымечтанного вечера в ресторане, за крахмальной скатертью, рядом с этой красивой раздраженной женщиной. Не задел ли он ее чем-то ненароком?.. Оформил следующую командировку, потом еще две или три, после чего приезжать перестал – отпала производственная необходимость.

Ада привыкла видеть его в лаборатории – высокий, всегда свежевыбритый, будто только что из парикмахерской – когда успел? – он радостно поворачивался на звук ее голоса; Ада хмурила брови, заранее готовясь дать решительный отпор очередному приглашению. Когда главный технолог перестал приезжать, жизнь на подшефном заводе не остановилась – время от времени появлялись другие командировочные, какие-то две заполошные бабы, одна бестолковей другой; Ада зачем-то с особенной тщательностью пудрилась и красила губы, но главный технолог тут ни при чем, конечно.

Как и человек со странным именем Линард, бывают же такие имена. Тот самый мужчина, который сидел с главным редактором в кафе, куда она забежала за булочкой, а нашла работу. Мужчина рассматривал ее так внимательно, что не сразу стало понятно, кто тут, собственно, главный. Потом, уже в редакции многотиражки, где она с остервенением осваивала азы корректуры, стало известно, что зовут его Линардом: зашел как-то перед обеденным перерывом, и все вдруг заволновались: «Линард!.. Линард идет, девочки!» – и схватились за пудреницы. А что такое, собственно, Линард? Пожилой стиляга.

…который снял шляпу, поздоровавшись, и положил на стол большую коробку конфет: «Угощайтесь, девочки». Не был он ни пожилым, в свои зрелые сорок, ни стилягой, но рядом с ним мужчины, сновавшие мимо, выглядели какими-то полинявшими. Шарф на Линарде хотелось назвать кашне, стандартный серый костюм – тройкой; того и гляди блеснет цепочка часов из кармашка. Галстук не сползал вбок, а держался ровно, как и положено. Никакого назойливого «Шипра» – свежий, прохладный аромат неведомого лосьона.

Элегантный Линард заходил довольно часто, непременно приносил «девочкам» сладости – зефир, шоколад; улыбался, шутил и стучал в кабинет главного. Услышав слово «Линард», Ада либо выскакивала в туалет, либо зарывалась в гранки. Несколько раз она ловила на себе его внимательный мужской взгляд – и погружалась в работу еще глубже. Как-то Линард явился, когда никого в комнате не было, и с улыбкой направился к ее столу. Встал за плечом; Аду почему-то бросило в жар, она боялась, что лицо покраснеет. Он молча постоял, потом указал карандашом и пояснил мягким извиняющимся голосом: «Здесь не нужна запятая». Ада вспыхнула от возмущения: как это не нужна? Нужна!.. Линард положил карандаш и неожиданно предложил: «Пойдемте в кино? В половине восьмого». – «Какое еще кино?!» – рассердилась она. Линард наклонился чуть ближе: «“Любовное свидание”. Мексиканская картина. Все хвалят».

Она все высказала этому стиляге. И что не давала повода так с ней разговаривать, и что некогда ей в кино ходить, когда трехлетний ребенок в садике, и… вообще! Мужчина внимательно слушал, все так же наклонив голову к плечу и насмешливо (так Аде казалось) улыбаясь. Она не поняла, что он откровенно любуется ее разрумянившимся смуглым лицом, гневно сверкающими глазами, а снисходительная улыбка относилась к яркой помаде, манере бурно жестикулировать и бог знает к чему еще, но насмешливой она не была, нет. «Очень жаль, – произнес он, когда тирада оборвалась, – не везет мне! Придется идти одному». Взяв шляпу, слегка поклонился – нужны ей его поклоны! – и пошел к выходу. У двери обернулся: «Запятую вы уберите, она там ни к чему».