– Здравствуй, моя дорогая, – тихо и нежно произносит Элинор.
– Мама…
Мейбл садится на кровати и пухлыми ручонками обнимает Элинор за талию, утыкаясь щекой в материнский живот. Она крепко цепляется за мать, словно интуитивно знает, какая участь ее ожидает.
Эдвард отворачивается. Зрелище жены и дочери, цепляющихся друг за друга, почти превышает предел его самообладания. После сцены на улице, когда Элинор успокоилась и они снова обсудили этот вопрос, ему удалось убедить жену, что желание поместить Мейбл в колонию не так уж сильно связано с его работой и что колония – лучшее место для их ребенка. Это делается ради настоящей заботы о Мейбл. Там работают опытные люди, которые знают, как уговорить ребенка выпить лекарство. Там она будет находиться среди других детей. Уж где у нее и есть наибольшие шансы на выздоровление, так это в колонии. У нее появятся друзья. Эдвард приложит все усилия, чтобы Мейбл был обеспечен первоклассный уход. Он обнадежил жену, сказав, что пребывание там – временная мера, а затем Мейбл сможет вернуться домой. Кажется, с его подачи Элинор поняла: если Мейбл оставить дома, ее состояние будет только ухудшаться. Какая мать не пойдет на все, только бы помочь своему ребенку, даже если ей тяжело и больно расставаться с ним?
– А у меня для тебя есть новость. Замечательная новость, – говорит Элинор, чувствуя, как дрожит ее голос. Она сглатывает и гладит Мейбл по щеке. – Доктор говорит, что ты можешь покинуть больницу. Что ты об этом думаешь?
Минувшим вечером, обедая в лондонской квартире Эдварда, супруги снова и снова обсуждали, как лучше преподнести это дочери. Они находились вдвоем, если не считать приходящей прислуги миссис Тиммс. Но та хлопотала на кухне, а затем, подав на десерт персики со сливками, отправилась домой. В конце концов, после обильных слез с заламыванием рук, Элинор устало согласилась на вариант, предложенный Эдвардом. Так будет лучше, и это меньше травмирует Мейбл. Дети в этом возрасте легко приспосабливаются, и она вскоре освоится в новой жизни.
Мейбл застыла, вцепившись в мать. Она не произносит ни слова. Эдвард представляет, каково было ребенку провести здесь неделю в окружении чужих, незнакомых людей, которые не оставляли ее в покое. От старшей медсестры не то что доброго слова – обычной улыбки не дождешься. Пятилетней Мейбл пребывание в больнице показалось вечностью, тем более что она совершенно не представляет, зачем и почему оказалась здесь. Вид у нее оцепенелый, глаза затуманенные. Мертвенно-бледная кожа с отвратительными следами расчесов. Боже, он едва может смотреть на собственную дочь! Свежий деревенский воздух быстро нагонит ей румянец.
Эдвард представляет Мейбл в колонии Хит, играющей на поле, где растет сочная зеленая трава, усеянная цветами. За ушами у нее торчат лютики, подчеркивая золотистый оттенок волос. Вместе с другими детьми она весело смеется. А за ними наблюдает улыбающаяся медсестра.
Но он сознаёт всю нелепость нарисованной картины. Такая Мейбл существует только в его воображении. Но ему хочется придерживаться воображаемой идиллии, хочется, чтобы и Элинор поверила в нее, ведь им тяжело смотреть на постоянно ухудшающееся состояние Мейбл. Это болезненно для обоих. И это причина, хотя, конечно же, есть и другие, почему они не должны навещать Мейбл в колонии…
Мейбл поднимает подбородок и смотрит в глаза Элинор.
– Мама, домой? – Она дергает за материнский жакет. – Домой?
– Тсс, – отвечает Элинор, гладя ее по волосам.
Мейбл вдруг морщится, вскрикивает, наклоняется вперед и хватается за живот.
– Больно, – говорит она, и боль отражается на ее лице. – Больно, больно.
Элинор открывает рот, приготовившись что-то сказать, но тут же быстро закрывает. Она качает головой. Резкий свет в палате лишь подчеркивает следы слез на ее щеках. Она осторожно массирует живот Мейбл. Боль уменьшается, и личико девочки разглаживается.
– Вот так! – нарочито веселым голосом говорит Элинор – А теперь давай соберем твои вещи.
Она отодвигает Мейбл, складывает немногочисленную одежду дочери и убирает в чемоданчик.
Теперь на кровать присаживается Эдвард и берет дочь за руки:
– Моя маленькая принцесса, ты и оглянуться не успеешь, как попадешь домой. Но вначале ты побудешь в одном чудесном загородном месте. Там ты сможешь вволю побегать и надышаться чистым деревенским воздухом, а не лондонским удушьем.
Мейбл награждает его вялой улыбкой. В глазах – замешательство и непонимание.
– Там тебе будут давать полезное лекарство и вкусную, свежую еду. А когда тебе станет намного лучше, ты вернешься домой. Но вначале ты должна быть послушной девочкой, много спать и слушать всех тамошних медсестер. Так ты поправишься гораздо быстрее, особенно если не станешь капризничать.
Мейбл смотрит на него во все глаза, потом засовывает большой палец в рот и начинает сосать. Другой рукой она гладит кожу между большим и указательным пальцем отца.
– Мейбл, ты поняла? – спрашивает он.
Никакого ответа. Какое-то время они сидят молча, затем палец Мейбл с чавкающим звуком выскальзывает изо рта.
– Малыш, – произносит она. – Джим, Джим, Джим.
Элинор не сдержать слез. Она сдавленно всхлипывает. Желая заглушить ее всхлипы, Эдвард говорит нарочито громко:
– Да, малыш Джимми. Ты помнишь братика, моя девочка. Ты очень скоро вернешься домой и тогда будешь играть с Джимми.
Мейбл кивает, после чего снова засовывает палец в рот.
– Хорошо! – хвалит ее Эдвард. – Хорошо, что ты все понимаешь и что ты такая большая, разумная девочка. Ты ведь будешь слушаться медсестер, да?
Мейбл снова кивает.
– Профессор Хэмилтон и миссис Хэмилтон?
Эдвард поднимает голову. У кровати Мейбл стоит старшая медсестра палаты, такая же жесткая, как ее накрахмаленная униформа. Эдвард встречается с холодными серыми глазами этой женщины, и у него возникает подозрение, что за всю свою долгую, монотонную жизнь она ни разу не улыбнулась.
– Да, – отвечает он.
– Вам пора прощаться с Мейбл. Сэр Чарльз похлопотал о машине, которая отвезет нашу пациентку прямо в колонию Хит. Ее будет сопровождать сестра Джеймсон. – Она подзывает тоненькую девушку, которую Эдвард даже не заметил. – Машина ждет возле задней двери. Так будет удобнее. Меньше хлопот для всех.
Старшая медсестра держится несгибаемо. Кажется, она готова дать отпор, если Элинор или Эдвард вдруг посмеют возражать.
Склонив голову и пряча слезы, Элинор закрывает чемоданчик Мейбл.
– Остальные ее вещи я пришлю из дому, – говорит она, ни к кому не обращаясь, легонько касается губами макушки дочери и, как кажется Эдварду, с заметным усилием произносит: – Итак, дорогая, очень скоро мы с папой к тебе приедем. А сейчас ты будешь себя вести как хорошая девочка. Обещаешь?
Элинор снова целует дочь и отворачивается, поспешно вытирая слезы тыльной стороной ладони.