В дверь столовой просовывается голова Элис.
– Миссис Хэмилтон, вы позволите убрать тарелки?
– Не сейчас, Элис. Дайте нам поговорить.
– Конечно. Извините.
Дверь закрывается.
– Я… я оберегала Роуз. И продолжаю оберегать. Я сочла необходимым увидеть этого человека собственными глазами, сделать свои выводы, а не отваживать его, даже с ним не встретившись. Сейчас он беден, а в будущем… И потом, он не совсем безденежный. К тому же встреча проходила в безопасной обстановке моего дома, где твоей сестре ровным счетом ничего не угрожало.
– Не тебе выносить суждения. Держу пари: когда сыновья у тебя вырастут и будут искать себе жен, твои либеральные, богемные взгляды улетучатся. Фу, как же иногда ты умеешь разозлить!
В груди Элинор растет напряжение. Как просто быть свободной и рассуждать о либерализме, взирая на мир с высоты своего положения. Софи застыла. Вилка с ломтиком помидора тоже застыла в поднятой руке.
– Ты и раньше позволяла ей видеться с ним, – вдруг догадывается Элинор. – Да?
Софи наклоняется и смотрит Элинор прямо в глаза.
– Элинор, – твердым голосом произносит она, – у меня не было намерения тебя расстраивать или действовать за твоей спиной. Поверь, я действительно хотела обсудить с тобой отношения между Роуз и Марселем. Роуз и сама хотела с тобой поговорить. Но ты, дражайшая Элинор, была отвлечена… одному Богу известно чем, но чем-то. Добавь к этому твою беременность. Естественно, мы ничего не могли сказать Эдварду, поскольку он бы и слушать не захотел… Это было бы просто невозможно. Я решила поступить так, как в подобной ситуации и должна поступать подруга. Словом, я сделала то, что должна была бы сделать ты, а именно: встретиться с этим малым и сделать собственные выводы, то есть подойти к ситуации непредвзято и не выносить суждений о человеке, с которым ты никогда не встречалась, не говорила и которого даже не видела.
Софи возбуждена. Ее щеки становятся розовыми – под цвет ногтей. Но по мнению Элинор, она ведет себя совершенно несправедливо. Кто бы мог подумать, что Софи – леди Грант-Паркер – попустительствует отношениям Роуз с безвестным французским художником? Кто угодно, только не она. Глаза Элинор наполняются слезами. Она смахивает слезы, пока Софи их не увидела.
– И что теперь я расскажу Эдварду? – спрашивает Элинор.
– Не надо ему ничего рассказывать. Тем более что и рассказывать-то нечего.
– Но… Они втайне помолвлены? Они намерены ждать, пока Роуз не исполнится двадцать один год? Или они вообще не собираются вступать в брак?
– Элинор, дорогая, честное слово, не знаю. По-моему, такие вопросы ты должна обсуждать с Роуз сама. Я всего лишь обеспокоенная подруга, всячески стремящаяся тебе помочь. Если желаешь знать, я не позволяла им оставаться наедине и присутствовала при их встрече как ответственная компаньонка. Марселю отвели комнату подальше от комнаты Роуз. Я пила с ним чай, вино и ликеры и пришла к выводу… В общем, не мне это говорить. – Ее голос звучит резко и отрывисто. Спина Софи прямая, как палка швабры. Она сдергивает с шеи салфетку и кладет на стол. – Все, что могу сказать: замужество ради денег, титула или того и другого… не должно ставиться во главу угла. Нужно принимать во внимание и счастье Роуз.
Элинор растеряна и не знает, что сказать. Слова Софи звучат жестко. Они ранят. Тиканье часов на каминной полке становится все громче.
– Если тебе предпочтительнее, чтобы я уехала, я уеду, – тихо говорит Софи.
– Наверное, так было бы лучше всего, – отвечает Элинор, избегая смотреть ей в глаза.
– Прекрасно. – Софи мнет край салфетки, потом открывает рот, намереваясь заговорить, но тут же закрывает.
Элинор звонит в колокольчик, приглашая Элис за тарелками.
– Выпьешь кофе перед возвращением в Лондон?
– Нет, спасибо.
– Благодарю, что нашла время навестить меня.
– Элинор, я знаю, ты на меня сердишься, – говорит Софи, глядя Элинор в глаза. – Ты же знаешь: что бы у тебя ни происходило, ты можешь со мной поделиться.
– Мне нечем делиться. Я просто устала. И огорчена тем, что узнала о Роуз.
– Конечно. Но я уверена: если у тебя появится желание все это обдумать, ты поймешь, что у тебя нет причин сердиться. Элинор, я всерьез считаю, тебе стоит познакомиться с Марселем. Ради Роуз, дай ему шанс.
Домой Роуз возвращается уже в сумерках, нагруженная сумками. Она в прекрасном настроении. Роуз не знает, что Элинор проплакала три часа подряд. «Ничего удивительного: послеродовая депрессия, да еще и муж уехал» – так единогласно считают слуги. Желая взбодрить хозяйку, миссис Фолкс посылает Элис наверх с куском кекса и чашкой горячего сладкого чая.
Естественно, Элинор не может рассказать им правду, а правда заключается в том, что ее слезы никак не связаны с младенцем и отсутствием Эдварда.
Роуз вбегает в гостиную. Ее щеки раскраснелись от холода. Она сногсшибательна в своем облегающем костюме цвета лососины.
– Я купила тебе подарок. Надеюсь, он поднимет тебе настроение, – заявляет Роуз, с элегантной небрежностью разматывая шарф и снимая шляпу, которые затем летят на диван.
Элинор сидит у пылающего камина в кресле Эдварда с чашкой остывающего чая в руке. Старшей сестре не до улыбок. Роуз достает завернутую в бумагу коробочку и протягивает Элинор.
– Я не настроена получать подарки, – подавленным тоном говорит Элинор, думая о своем распухшем, покрытом пятнами лице и послеродовом избыточном весе.
– Отлично! – произносит Роуз, не собираясь сдаваться. – Тогда я сама его открою!
Открыв коробочку, она вынимает изящный флакон туалетной воды «Шалимар» фирмы «Герлен», вынимает пробку и распыляет по комнате. Гостиная наполняется ароматом лимона и бергамота.
– Побрызгайся, когда Эдвард вернется, – добавляет она. – Ждать не так уж долго!
– Спасибо, – сухо отвечает Элинор.
– Тебе не нравится? – спрашивает Роуз, и ее плечи опускаются, а улыбка на лице меркнет.
– Причина совсем не в послеродовой депрессии, – шмыгнув носом, признается Элинор, комкая в руке мокрый платок.
– Дорогая, я…
– Дело в тебе.
– Я что-то не понимаю. – Роуз присаживается на диван напротив Элинор. В глазах младшей сестры появляется замешательство.
– Днем приезжала Софи и все мне рассказала. О работе. О визитах Марселя. Почему ты все это скрывала от меня?
Элинор давится словами, ненавидя крайнюю необходимость выговориться, поднимающуюся изнутри. Ей больно, что ее оставили в стороне от значительных событий, происходящих в жизни Роуз. Они же всегда все рассказывали друг другу. К отчаянию примешивает гнев на Роуз, нарушившую обещание по поводу Марселя.
– А-а… – Роуз опасливо смотрит на Элинор. – Из-звини, – бормочет она. – Я не хотела тебя расстраивать и сердить. Работа буквально свалилась мне на голову. Я собиралась тебе рассказать. Честное слово, собиралась. Но мне не хотелось, чтобы ты думала, будто после возвращения Эдварда я сразу же вернусь в Лондон и…