Былое и дамы - читать онлайн книгу. Автор: Нина Воронель cтр.№ 80

Красное пятно начало быстро расплываться по белоснежному полю его крахмальной манишки — в доме Андреасов было принято обедать в формальных вечерних нарядах. Лу, изловчившись, выдернула нож, благо, он только чуть-чуть вошел под кожу, перевязала рану супруга своим шифоновым шарфом и объявила, что после другой такой сцены подаст на развод.

Её угроза образумила Карла и кровопролитных сцен он больше не устраивал. Однако в сценах без кровопролития он время от времени себе не отказывал. Вот и сейчас, пока Лу стояла в коридоре, выбирая шубку для сегодняшнего свидания, он подглядывал за ней в щель полуприкрытой двери своего кабинета.

Выбор шубки был для Лу одной из радостей жизни. Шубок у неё было много, она обожала меха, часто носила их до самой летней жары, — они напоминали ей санкт-петербургское детство. Дождавшись, когда она сдёрнула с плечиков норковое полупальто, Карл выскочил из кабинета и завизжал:

“Опять собралась к своему жеребцу?”

Лу невозмутимо протянула мужу шубку и, не повышая голоса, попросила: “Подай, пожалуйста”.

Карл сразу стих, втянул голову в плечи и покорно подал ей шубку. Выйдя из подъезда Лу печально вздохнула, — она правильно поступила, предпочтя кроткого Карла своему неумолимому другу Полю Рэ, и всё же жаль! И ещё как жаль! Выйдя замуж за Карла, она потеряла Поля, которого ей так и не удалось смирить. И до сих пор она переживает боль этой потери. На миг рядом с Полем промелькнул незваный образ Фридриха Ницше, безумного, гениального и тоже потерянного, но эта потеря никакой боли ей не причинила.

Лу, как всегда, опаздывала, и, подойдя к дому Ледебура, заметила, что штора на окне его кабинета полузадёрнута. Прекрасно, значит, он нетерпеливо топчется у окна, высматривая её из-за полузадёрнутой шторы. Она опаздывала намеренно, наслаждаясь своей властью над влюблёнными властителями дум. А не властителей она к себе не подпускала.

Через пару минут Лу уже звонила в бронзовый колокольчик, украшающий дверь Ледебура, звонила долго и настойчиво, но дверь не спешила открываться. Не сомневаясь, что Георг наказывает её за опоздание, она и не думала обижаться — пусть наказывает, если это его утешает! Наконец, щелкнул замок, дверь приоткрылась, и, не дожидаясь, пока она распахнётся в полную ширину, Лу гибко проскользнула сквозь образовавшуюся щель в сумрак прихожей. Проскользнула и с разбегу наткнулась на широкую волосатую грудь возлюбленного, затаившегося на пороге в чём мать родила.

“Сейчас я проучу тебя за опоздание!” — прорычал он и поволок Лу в спальню, не снимая с неё ни норковой шубки, ни пушистого берета, ни меховых сапожек, ни чулок на подвязках. Он только сильным рывком разодрал её прелестные, отделанные кружевом панталоны, и этим ограничился. Наказание было чувствительным и обидным — Георг прекрасно знал, как страстно она любит предкоитальные ласки.

“Ладно, дорогой, я тебе сейчас покажу?” — прошептала Лу, выбираясь из смятой постели. Она стряхнула на пол разодранные панталоны и как была, в норковой шубке, в пушистом берете, в меховых сапожках, в чулках на подвязках, но без панталон, решительно двинулась к выходу: “Ну, я пошла!”

И, конечно, победила — как всегда. Ледебур скатился с кровати и помчался за ней. Он был быстрый и сильный, но у неё было маленькое преимущество — он гнался за ней по скользкому паркету босиком, а она ускользала от него в меховых сапожках, пригодных для ходьбы по льду и снегу. Но до выхода ей всё же добраться не удалось — он поймал её у самой двери и опять поволок в постель проучать. Но на этот раз смилостивился и собственноручно стянул с нее пальто, платье и нижнее бельё, оставив только чулки и сапожки. Честно говоря, наказание это было упоительным, и она его простила. Он её тоже.

«А теперь пошли ужинать» — сказал он и нежно набросил ей на плечи пушистый голубой халат — его подарок на годовщину их романа. «Ты же знаешь, я ношу только чёрное», — упрекнула она его, когда он поднёс ей этот подарок, обернутый в тончайшую папиросную бумагу и перевязанный голубой шёлковой лентой.

«Но я всегда вижу тебя только в голубом», — ответил он. Отвечать он умел хорошо, как и многое другое.

Ужин был сервирован красиво, элегантно и вкусно. Когда они выпили по бокалу искристого вюртембергского Мюллер-Тюргау, (Георг пил только немецкие вина) он спросил:

«Что, Карл опять закатил тебе сцену?»

«Ты же его знаешь. Опять грозился проткнуть себе грудь ножом, на этот раз хлебным».

Он положил ладонь на низкий вырез ее халата:

«Послушай, пора с этим кончать. Сколько ещё я должен сходить с ума, часами ожидая тебя у окна, а потом проучать и проучать?»

«Разве это было так уж плохо?»

«Это было замечательно, но начинает приедаться. Хватит! Пора наконец развестись с ним, и выйти за меня».

«А что это мне даст?»

«Любящего мужа…»

«Это у меня уже есть!»

«Любящего и любимого! — Он больно стиснул её грудь. — Разве это не так?»

«Так, так, тысячу раз так! Но как только появятся дети и пойдёт обыденная жизнь, это станет тысячу раз не так!»

«Разве ты не хочешь нормального банального счастья? Уюта: детей?»

«Как было у мамы с папой? Не хочу! Папа всегда мечтал похитить меня и сбежать подальше от мамы. И в конце концов сбежал на тот свет, оставив меня наедине с мамой».

Георг досадливо поморщился и повысил голос:

«При чём тут твои родители? Я говорю о нас с тобой».

Лу сердито оттолкнула бокал с недопитым вином и стала развязывать пояс халата:

«Лучше я уйду, пока ты не вздумал схватить фруктовый нож и воткнуть его себе под рёбра».

Георг умиротворяюще притянул её к себе:

«Ладно, на сегодня хватит. А халат можешь распахнуть, если хочешь”.

Когда ей опять удалось затянуть пояс халата, Георг подлил в бокалы ещё вина и задал неожиданный вопрос:

“Скажи, ведь некая Элизабет Ницше была когда-то твоей подругой?»

“С чего вдруг ты о ней вспомнил?”

“Если она была твоей подругой, я посвящу тебя в её тайны. Так была или нет?”

«Была, была! И ещё какой подругой! Она иначе как русской обезьяной меня не называла и даже грозилась потребовать у германской полиции моей высылки из Германии за развратное поведение!»

«Ах, вот как! А почему она так на тебя взъелась?»

“Да всё из-за Фридриха, её гениального братца, который был безумно в меня влюблён. А она была безумно влюблена в него. Ходили слухи, что в ранней юности она с ним подживала. И считала его своей собственностью на всю жизнь».

«Всё-таки наверно не на всю жизнь. Иначе она бы не вышла замуж за другого»

“Неужто вышла замуж? Давно?»

«Довольно давно, Несколько лет назад;

«За кого, интересно?”

“За одного взбесившегося антисемита по имени Бернард Фюрстер”.