Несколько минут Габриэль прижимал ее к себе, терпеливо поджидая, пока к ней вернется самообладание.
Наконец она оторвалась от него:
— Из-за вашего отношения к моему брату я очень несчастна, милорд.
Она надеялась на извинения. Но прошло несколько минут, и она поняла, что извинений не будет.
— Теперь я бы не возражала лечь, — произнесла она. — Я очень хочу спать. Не будете ли вы любезны показать мне дорогу к моему жилищу? Я не могу отыскать его сама в такой темноте.
— Домик, в котором вы провели прошлую ночь, принадлежит не вам, а одному воину моего клана. Вам не придется больше ночевать в нем.
— Так где же я буду ночевать?
— В башне, — последовал ответ. — Над лестницей в ней есть две комнаты. Маклоринцы сумели остановить огонь, прежде чем он добрался до нижних ступенек.
Он широко распахнул дверь и знаком пригласил ее войти. Она даже не шелохнулась.
— Могу ли я спросить вас кое о чем, милорд? Дождавшись его утвердительного кивка, она продолжала:
— Объясните ли вы мне когда-нибудь, почему вы отправили отсюда моего брата и приказали ему никогда не возвращаться?
— В свое время вы сами все поймете, — ответил он, — но, если этого не случится, я буду счастлив сам объяснить вам все.
— Благодарю вас.
— Я умею быть любезным, Джоанна.
Она не фыркнула только оттого, что леди это не подобало. Однако по выражению ее глаз он понял, что она не верит его заявлению.
— Я избавил вашего брата от тяжкого бремени, жена.
— Это я была тяжким бременем? Габриэль покачал головой:
— Нет, не вы, — ответил он. — Но входите же.
Она решила повиноваться. Женщина, вручившая ей свежий букет после венчания, стояла у подножия лестницы.
— Джоанна, это…
Она не дала мужу закончить.
— Лила, — подхватила она. — Еще раз благодарю вас за прекрасные цветы. Вы были чрезвычайно внимательны.
— Миледи очень добра, — отозвалась женщина. У нее был ласковый музыкальный голос и приятная улыбка, а волосы — огненно-рыжие, завораживающие, как вспышки пламени. Джоанна догадалась, что они с нею почти ровесницы.
— Вам, верно, было трудно оставить свою семью и друзей для того, чтобы приехать сюда? — спросила Лила.
— У меня нет близких друзей, — покачала головой Джоанна.
— Значит, вы жалеете о своих прежних слугах? Но наш лаэрд разрешил бы вам взять с собой вашу любимую горничную.
Джоанна не могла толком на это ответить. Она почти не знала своих прежних слуг. Рольф менял их каждый месяц. Сначала она полагала, что он просто чрезвычайно требователен, но потом смекнула, в чем дело. Он не хотел, чтобы ей было кому довериться. Она должна была полагаться только на него. После его смерти ее, не спросив, увезли в Лондон, а там, живя на положении узницы при дворе короля Джона, она ни к кому не могла проникнуться ни симпатией, ни доверием.
— Я не позволил бы приехать сюда ни одной англичанке, — ответил за жену Мак-Бейн, пока она сама колебалась с ответом.
— А они все были рады остаться в Англии, — добавила Джоанна.
Лила кивнула, а затем повернулась и стала подниматься по лестнице. Джоанна последовала за ней.
— Так вы думаете, что будете счастливы здесь? — обратилась к ней Лила через плечо.
— О да, — отвечала Джоанна, моля Бога, чтобы так оно и случилось. — Здесь я буду в безопасности.
Мак-Бейн нахмурился. Он стоял внизу у лестницы, наблюдая за женой. Джоанна даже не догадывалась, как много это замечание говорило ему о ее прошлом.
Но Лила не была столь же проницательна, как ее лаэрд:
— Но я спросила у вас, надеетесь ли вы быть здесь счастливой, — сказала она со смешком. — Конечно, здесь вы в безопасности. Наш лаэрд защитит вас.
«Я и сама могла бы о себе позаботиться», — подумала Джоанна, но ничего не сказала Лиле, поскольку не хотела, чтобы девушка сочла это неблагодарностью по отношению к их лаэрду. Джоанна остановилась, чтобы взглянуть на мужа.
— Доброй ночи, милорд.
— Доброй ночи, Джоанна.
Джоанна последовала за Лилой.
Лестничная площадка была частично завалена деревянными решетками, так что никто не смог бы пробраться в большую залу или в переднюю, расположенные под ними. По противоположной стороне шел узкий коридор. Свечи в настенных бронзовых канделябрах освещали путь. Лила принялась рассказывать Джоанне о башне и попросила ее задавать любые вопросы, какие только взбредут на ум. Другая женщина, назвавшаяся Мэган, ожидала их в первой комнате, где была приготовлена ванна для Джоанны. У женщины были темно-каштановые волосы и глаза орехового цвета; она тоже носила маклоринский плед. Улыбка ее была столь же мила, как и у Лилы.
Их непринужденность и внимание к ней помогли Джоанне расслабиться. Ванна оказалась замечательная.
— Это наш лаэрд приказал приготовить вам ванну, — пояснила Мэган. — Раз уж макбейнцы предоставили вам ночлег прошлой ночью, то теперь черед маклоринцев сделать что-нибудь для вас.
— Это только справедливо, — добавила Лила.
Прежде чем Джоанна успела спросить, что тут имеется в виду, Мэган переменила тему разговора. Ей хотелось обсудить церемонию венчания.
— Вы так прекрасно выглядели, миледи. Вы сами вышили узор на платье? Оно было так прелестно.
— Конечно, миледи не занималась этим сама, — возразила Лила. — Ее горничная…
— Но я сама его сшила, — перебила Джоанна. Они болтали все время, пока она принимала ванну.
Наконец Джоанна пожелала обеим девушкам доброй ночи и перешла во вторую комнату.
В ней было тепло и уютно. У наружной стены располагался очаг, а вдоль противоположной стены тянулась огромная постель, застеленная макбейновским пледом. Окно выходило на нижний луг. Густой мех, закрывающий окно, не позволял проникать сюда ночным ветрам, и эта защита вместе с огнем в очаге делала комнату очень привлекательной.
Джоанна совершенно терялась в громадной кровати. Под этим одеялом могли бы расположиться не меньше четырех человек, причем не касаясь друг друга. У нее никак не согревались ноги, и она уже было решилась вылезти из кровати в поисках пары шерстяных носков, но подумала, что это слишком хлопотно. «Вот заплести волосы в косы, пожалуй, стоит», — подумала она, громко зевнув. Иначе утром их не причешешь. Однако она слишком устала, чтобы чем-либо заниматься. Она закрыла глаза, пробормотала молитву и приготовилась уснуть.
Джоанна уже погрузилась в полудрему, когда отворилась дверь, и сон пропал, как только она почувствовала, что под чьей-то тяжестью осела кровать. Медленно открыв глаза, она сказала себе: «Все правильно». Это был Габриэль, присевший на край постели.