Смерть в Миракл Крик - читать онлайн книгу. Автор: Энджи Ким cтр.№ 61

Это случилось быстро, слишком быстро. Пульсация сокращений была настолько сильной, что причиняла наслаждение и боль, посылая искры прямо до пальцев ног. Громкий алкогольный гул заткнул ему уши, белые вспышки сжигали веки изнутри. Он ослаб и отпустил голову и руку Мэри.

Мир вращался вокруг, он откинулся назад и почувствовал, как что-то сдавило ему грудь – слабо, нерешительно, и сразу отпустило. Он открыл глаза. Голова кружилась, мир вертелся, но он увидел маленькую ручку у себя на груди, ручку Мэри. Она дрожала. А чуть выше овал открытого рта, широко распахнутые глаза, уставившиеся на липкую ладонь, а потом на него и на все еще не обмякший пенис. Страх. Потрясение. А более всего смятение, словно она ничего не понимала, не знала, что покрывает ее пальцы, что за штука торчит у него из штанов. Не знала как ребенок. Как маленькая девочка.

Он убежал. Он ничего не помнил, не смог вспомнить, как встал, тем более как сумел настолько пьяный доехать на машине домой. Когда он проснулся на следующее утро, похмелье терзало его тело, и какой-то миг он отчаянно надеялся, что все это было алкогольным бредом. Но засохшее пятно спермы на трусах и грязь, покрывавшая ботинки, подтвердили, что воспоминания реальны. Охвативший его стыд вернул вчерашний гул в ушах и белые вспышки в глазах.

С того вечера он с Мэри не говорил. Он пытался объяснить, извиниться (а еще, если уж быть до конца честным, выяснить, сказала ли она кому-нибудь), но она его избегала. Ему удалось оставить ей несколько записок – он нашел ее машину на парковке у подготовительных курсов, но она написала в ответ: «Не понимаю, зачем что-то обсуждать. Давай просто все забудем». А он не мог просто так забыть, не мог так легко ее отпустить. Поэтому он оставил ей ту злополучную записку на бумаге с логотипом «Эйч-Март», которую в итоге его жена бросила ей в лицо, обвинив ее в том, что она его преследует.

Этот кошмар случился уже год назад, но стыд, вина и унижение того вечера остались. Они завязались в крепкий узел, спрятались внутри. Но когда бы он ни думал о Мэри, а иногда и просто так, когда он ел или вел машину, или смотрел телевизор, узел стыда разматывался.

В тот вечер он в последний раз испытал оргазм. Дело не только в Мэри, повлияли еще взрыв и ампутация. Этот тройной удар выбил из него всякие остатки сексуального желания. Он пытался заняться сексом. Но когда он в первый раз попробовал начать обычные прелюдии, водил большими пальцами вокруг сосков Жанин, он осознал, что ничего не чувствует. Он не понимал, давит он слишком сильно или слишком слабо, не мог определить ее готовность, почувствовав проступающую влагу. На реабилитации его учили печатать, есть, даже подтираться остатком руки, напоминавшим бейсбольную перчатку. Но никаких лекций по ублажению жены, никаких альтернативных техник наслаждения. Ему хотелось кричать от осознания, что еще одна частичка его жизни уничтожена взрывом, и он не мог испытать эрекцию.

Жанин пробовала делать ему минет, и это даже почти сработало, но он совершил ошибку, открыл глаза. Призрачная пелена лунного света освещала длинную завесу волос Жанин, раскачивающуюся по мере того, как она двигала головой вверх и вниз. Это напомнило ему Мэри, то, как развевались ее волосы вокруг лица, когда она оттолкнулась от него. Он сразу обмяк.

С этого началась импотенция Мэтта. Жанин, вот святая, продолжала пытаться, прибегала ко всяким разным штуковинам, которые раньше считала унизительными для женщины: В ход шли откровенное белье, дилдо, порно, но ничто не могло прогнать ощущение неуклюжести и неуместности в постели, приправленные стыдом за Мэри, и он не мог ничего добиться, даже сам. Он один раз попытался (в ванной после того, как попытка Жанин провалилась, запаниковав, что навсегда утратил способность), но рука ощущалась чужой, гладкость и выпуклость шрамов усиливали трение, это было вовсе не похоже на мастурбацию. То, как он видел пенис в руке, но не чувствовал его, давало ощущение, что это не он сам себя касается, а какой-то незнакомец, он испытал трепет новизны. А потом он подумал, неужели его правда возбуждает мысль о том, что рука незнакомого мужчины трогает его?

Несколько раз у него чуть не случались ночные поллюции, которые Мэтту казались еще хуже, чем вообще ничего (сиюсекундное наслаждение не стоило жалкого возврата в подростковое время), но сейчас он начал о них молиться, чтобы убедиться, что не потерял способность к оргазму, что она просто дремлет. Проблема в том, что в его снах все время была Мэри, и глубоко засевшая вина за педофилические мысли будили его. Вплоть до сегодняшней ночи.

Сегодня он зашел дальше. Снял с нее трусики. Позволил ей снять его штаны и белье. Он забрался наверх, раздвинул ее ноги, поднял искалеченные руки и сказал: «Ты меня уничтожила». «Ты первый меня уничтожил», – ответила она и приподняла бедра, чтобы он зашел в нее, глубже, влажнее, гораздо реальнее, чем он испытывал это в последние годы, а может быть, и в жизни. Когда он закончил, Мэри во сне закричала и разбилась на миллион осколков, крошечные частички стеклянной ее медленно полетели в него, впились в кожу, распространяя искры тепла и счастья по всему телу.

– Милый, ты встаешь? – разбудил его голос Жанин. Он сжал одеяло и повернулся, притворяясь, что спит, а она объясняла, что уходит пораньше, чтобы записать голос для полиции. Он не шевелился, пока она не ушла. Услышав, как уезжает машина, он пошел в ванную. Включил воду и принялся отстирывать белье.

Проснувшись, она первым делом обратила внимание на солнечный свет. Кривая прорезь в стене, служившая им окном, была слишком маленькой, чтобы пропускать много света. Но когда солнце бывало в таком положении, как сейчас, утром, забиралось выше деревьев, ровно на середину их самодельного окошка, идеально вписываясь в квадратную дырку, оно лилось внутрь квадратным световым потоком, таким интенсивным, что поначалу он казался чем-то плотным, а потом постепенно трансформировался в неземное сияние, наполнявшее всю хижину и создававшее ощущение сказки. Частицы пыли парили и поблескивали на полотне солнечного света. Птицы щебетали.

Особенность жизни в лесной глуши в том, что безлунными ночами, как прошлая, становится очень темно. Это не просто отсутствие света, темнота становится плотной, приобретает форму. Чернильная чернота настолько полная, что неважно, открыты глаза или закрыты. Большую часть ночи она пролежала без сна, слушала, как дождь барабанит по крыше, вдыхала сырой воздух и сопротивлялась сильному желанию разбудить Пака. Она верила, что с любой проблемой надо переспать, прежде чем что-либо предпринимать. Удивительно, что все американские статьи пропагандируют важность улаживания споров вечером («Не ложись спать злым!»), ведь это так противоречит здравому смыслу. Ночь – худшее время для ссор, ее мрачность подчеркивает ненадежность, усиливает подозрения. А если подождать, просыпаясь, чувствуешь себя лучше, более разумным и милосердным, прошедшее время и свет нового дня остужают эмоции и ослабляют их воздействие.

Правда, не всегда. Вот он, новый день: дождь прекратился, облака рассеялись, воздух просветлел, – но тревоги прошлой ночи не стали казаться несущественными, наоборот, словно коридор времени зацементировал реальность изменившегося мира, в котором ее муж стал лжецом и, быть может, убийцей. В сюрреальной расплывчивости ночи оставалась возможность, что эта новая реальность обманчива, что утро ее очистит и выбросит.