Близкие люди - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 50

Про то время, которое и ныне робко именовалось смутным, Эвелина знала немного. Да и не спрашивала вовсе. Что ей до истории, когда иных забот хватает?

– Матушка была уверена, что эта неудачливость происходит от проклятия, снять которое способна лишь птица-гамаюн.

– А проклятье откуда взялось?

Матвей лишь руками развел.

– Понятия не имею. Я спрашивал, но она, в целом женщина разумная, рационального складу характера, в данном случае теряла и разумность, и рациональность. И столь убедительна была, что, признаюсь, я и сам стал задумываться. Помимо невесты у меня… случались романы.

А вот о его романах Эвелине совершенно, категорически даже не хотелось слышать. И более того, она с великим удовольствием убедила бы себя, что нет и не было, и быть не могло никаких романов, что вся-то его жизнь началась именно со встречи с нею, с Эвелиной.

– И всякий раз неудачно. Я понимаю, что не слишком красив.

И хорошо, если бы он еще и красивым был, это вовсе невозможно было бы вынести.

– Да и многим рядом со мной находиться неприятно. Но все равно… я начинал встречаться с женщиной, лишь когда интерес был взаимен. А после уже, по прошествии некоторого времени узнавал… всякое.

Матвей поморщился.

– И на войне, и после… Маги… в моем ведомстве хватает специалистов, и все до одного утверждали, что нет никакого проклятья, что и личное мое энергетическое поле, и тонкое, семейное, чисты. А невезучесть… всякое бывает.

– И ты нашел меня?

– Не совсем. Сперва мне понадобилось уехать из Москвы. На время. Мне поручили одно дело, весьма перспективное на первый взгляд. И очень нужное. Так я оказался в этом городе. Провинция. Никого знакомого. И дома пустота. Тоска смертная. От этой тоски я и направился в театр, где и увидел птицу-гамаюн… настоящую.

И за этот детский восторг Эвелина простила ему, если не все, то весьма многое.

Бестолочь.

И… и она тоже.

– Как только я услышал твой голос… Боги, эта дрянная пьеска, самодеятельность по сути, от которой еще недавно зубы сводило, вдруг обрела жизнь. И я понял своего деда. Так мне показалось. Иметь рядом с собой птицу-гамаюн означало получить возможность заглянуть в иной мир, во многие миры… ты сама не осознаешь собственного дара!

– Не только я, похоже.

Слушать было, пожалуй, приятно. Определенно, приятно.

– Отнюдь… думаю, дело не в том, что тебе отказывали из-за слабого дара или происхождения, вовсе нет. Подумай сама, кому нужны конкурентки? Одно дело принять в театр провинциалочку на третьи роли, такую, что счастлива будет, что эти роли ей достались, гореть уже от осознания, каких высот она достигла, и совсем другое – птицу-гамаюн. Ты слишком талантлива, чтобы оставаться незамеченной. И слишком брезглива, чтобы пойти иным путем.

– Ты… узнавал?

– Конечно. Я ведь должен был понять, что ты такое.

И за руку взял.

А пальцы у Матвея ледяные. И кожа побелела. И надо бы руку забрать, пощечину отвесить, а ее, глупую, волнует, что у него пальцы ледяные.

– Я надеялся, что мне просто назовут цену твоей симпатии. В столице это не то чтобы обычное дело, скорее уж многим людям что-то нужно, и я вполне способен исполнить некоторые из этих желаний. Однако то, что удалось узнать, заставило меня усомниться…

Комплимент?

Весьма… двусмысленный.

– Твой худрук нашептывал мне, что ты определенно враждебный социуму элемент, осколок старого мира, который дурно влияет на коллектив и не позволяет раскрыться настоящим талантам.

Почему-то это признание не удивило.

– А… ты? Что ты ему ответил?

– Что, стало быть, такие это таланты, если жалкий осколок давно забытого мира им мешает. А потом попросил о встрече.

И встреча состоялась.

– Признаюсь, я собирался предложить тебе стать моей любовницей.

А Эвелина согласилась бы.

Она слишком устала, чтобы отказываться.

– Но когда оказался рядом, когда заговорил, услышал твой голос… я вдруг испугался, что ты откажешься. И мне придется уйти, а вернуться я не смогу.

– Почему?

– Потому что гордый и дурак.

Эвелина обняла его ладонь и, подняв к своим губам, выдохнула.

– Что ты…

– Ты перчатки где оставил? Пальцы совсем заморозил…

Сказала.

И удивилась тому, что Матвей рассмеялся.

– Ты невозможная!

– Вполне возможная. И даже вероятная.

– Значит, ты действительно решил… взять и…

Жениться?

Вот на ней, у который нет ни знакомств, ни связей, но есть сомнительное прошлое, потому как Эвелина прекрасно знает, какие слухи ходят. И будут ходить. И знает даже, что, если состоится свадьба, то слухов этих станет больше.

– Решил. Только боялся очень, что ты откажешь, вот и… пришлось пользоваться моментом.

Матвей подтянул ее поближе.

И обнял.

– Правда, теперь я больше не генерал..

– Ты говорил.

– И снова повторю. И быть может, меня и вправду сошлют куда-нибудь на край мира, а то и вовсе… врагов у меня хватает. А те, кто называет себя друзьями, не так и надежны.

– Переживем.

И, если сошлют, Эвелина поедет за ним. Шуба у нее имеется. А шуба в Сибири – вещь нужная.

– Так ты не сердишься?

– Сержусь.

Она даже нахмурилась, но получилось как-то… странно, да. Матвей же коснулся щеки.

– Снег тает.

– Тает, – эхом отозвалась Эвелина, чувствуя, как поднимается в душе то странное, что досталось ей вместе с кровью. И требует выхода.

– Споешь?

Он тоже услышал.

И вместо ответа Эвелина запела. Правда, на сей раз не об одиночестве, хотя и о нем тоже, но еще о любви, такой опасной, несвоевременной, пожалуй, даже лишней, ведь без нее было бы проще.

Невозможной.

И необходимой, как воздух.

Еще о зиме, что уже стояла на пороге, примеряясь, как будет захватывать город. О нем, сегодня не спящем, ведь праздник же. И люди вернулись домой с сокращенной смены. Об этих вот людях, которые не слышат и вряд ли услышат, хотя песня птицы-гамаюн вплетается в мир, меняя его.

Обо всем и сразу.

А главное, о мужчине, который стоял, держа ее за руки. И слушал. И не было ничего важнее этого, потому как какой смысл в голосе, когда тебя не слышат?

Салатами занялась Калерия. Еще с утра она поставила вариться темную свеклу, прямо с ботвой, запретивши обрезать ее. И время от времени заглядывала, проверяя. Свекла варилась, Калерия дважды меняла воду и остужала, следуя своему собственному рецепту. И снявши кастрюлю с плиты, слила темный отвар.