Однако понятие раздельных сфер жизни завоевывало в общественных дискуссиях все более прочные позиции. Невозможно точно определить, когда оно впервые появилось и кем было придумано, но оно оказалось крайне влиятельным. Типичная картина середины Викторианской эпохи изображает мужчину, который смотрит в окно, заложив руки за голову, и женщину, которая сидит в избыточно декорированном кресле, скромно опустив глаза к рукоделию. Для женщины весь мир ограничивался домом — мужчине был открыт огромный мир вокруг.
Работа во многих случаях делилась скорее по характеру задач, чем по гендеру. На Северне и в Шропшире мужчины строили каркас коракла, а женщины обшивали его кожей. В сельском хозяйстве мужчины рубили, а женщины собирали, в рыболовном промысле мужчины добывали рыбу, а женщины потрошили и продавали ее. Другие примеры также позволяют предположить, что эта дуополия отражала сексуальную политику своего времени. Дворецкий и экономка, лакей и горничная, прядильщик и ткачиха, мужчина, вырубающий уголь в шахте, и женщина, поднимающая вагонетки на поверхность, представляли отдельные, но взаимосвязанные сферы деятельности. Мужчины начинали протестовать только в тех случаях, когда конкурировали с женщинами за одну и ту же работу. Это во многом объясняет дикарскую реакцию на первых женщин-врачей.
Появляясь на публике, викторианские женщины были вынуждены терпеть множество неудобств. В середине 1850-х годов в моду вошли огромные юбки, — карикатуристы изображали, как они выталкивают мужчин из окон омнибусов и мешают женщинам проходить в двери. Впрочем, многие работающие женщины надевали громоздкие кринолины только по воскресеньям, а для будних дней придумывали более удобные варианты. Например, шахтерки носили мужские брюки. Рыбачки надевали сразу несколько юбок и подтыкали их так, чтобы ноги ниже колена оставались открытыми, а когда нужно было потрошить рыбу для продажи, облачались в широкие фартуки из промасленной ткани. Обитательницы работных домов носили стандартные ситцевые блузы, фланелевые нижние юбки и верхние юбки из серой полушерстяной ткани. Завершали дешевую униформу шаль, передник и пара шерстяных чулок. Этот костюм был не только дешев — он не менялся десятилетиями и со временем выглядел все более архаичным. Кроме того, в работном доме у женщин не было личных вещей, они просто получали после стирки одинаковые чистые комплекты.
Ограничения касались не только гардероба. Миссис Джеймисон в Girls’ Own Paper рекомендовала «по утрам умываться чистой водой, а в течение дня воздерживаться от порывов страстей, особенно от зависти, которая придает коже землистый оттенок». Молодая женщина (хотя, если верить Диккенсу, слово «женщина» также не следовало произносить в порядочных семьях) не должна была засиживаться допоздна, играть в карты и читать романы при свечах. Единственным подходящим для женщины физическим упражнением считалась каллистеника — по сути, просто энергичное вращение руками. В распорядке дня работниц некоторых фабрик были предусмотрены обязательные перерывы для занятий каллистеникой.
Одной из главных обязанностей женщины считалась стирка — настолько трудоемкое и отнимавшее столько времени занятие, что, если у женщины появлялась возможность, она предпочитала платить за это кому-то другому. По данным переписи 1861 года, стиркой белья профессионально занималось 167 607 человек, 99 % из которых составляли женщины. Домашняя медицина также оставалась прерогативой женщин: мужчины-врачи и мужчины-фармацевты продавали лекарства, но женщины готовили их и определяли дозировку. Женщины также отвечали за изготовление домашних медикаментов, как правило, на основе лечебных трав. Это считалось такой же женской работой, как приготовление еды и выпечка хлеба. Реклама патентованных лекарственных средств нередко напрямую обращалась к женщинам и их страхам: «Угроза жизни многократно возрастает без такой простой меры предосторожности, как “Фруктовые соли Эно”!» Для поддержания организма в отличном рабочем состоянии рекомендовали эпсомскую соль и листья сенны. Кроме того, рекламировали небольшие электростатические приспособления с ручным приводом и парой контактов для любых частей тела, в том числе оснащенные вагинальной насадкой — последнюю часто использовали для «склонных к истерии» женщин. В то время это был вполне распространенный диагноз.
В 1864, 1866 и 1869 годах были приняты три закона о заразных болезнях, которые разрешали принудительно арестовывать женщин, подозреваемых в проституции. Задержанных женщин на шесть недель отправляли в изоляторы, где подвергали вагинальному осмотру и другим внутренним обследованиям. Это вопиющим образом противоречило понятию личной свободы и праву на неприкосновенность, закрепленному законом habeas corpus. Принято считать, что бурные протесты против этих законов положили начало движению за права женщин. Особенное возмущение вызвало, в частности, то, что молодых женщин из рабочего класса хватали на улицах и подвергали, по сути, узаконенной разновидности изнасилования. Законы о заразных болезнях отменили в 1884 году: они не принесли ничего, кроме беспорядков и ярости рабочего населения. В них нашли отражение некоторые характерные аспекты мужской власти.
По мере роста городов давление на женщин увеличивалось. Тем, кто больше не мог прокормить себя работой на земле, оставалось заниматься ручным ткачеством — и это в то время, когда появились механические ткацкие станки. Ни плохое питание, ни многочасовой рабочий день, ни тяжелые условия труда не могли остановить приток людей в города. Бедственное положение женщин усугублялось бесконечными циклами деторождения. Мужчины поощряли множество беременностей, даже если это совершенно истощало их жен. В первую очередь это давало экономическое преимущество: чем больше детей, тем выше потенциальный доход семьи. Отмена детского труда лишь отчасти была продиктована гуманистическими соображениями. Трудящиеся дети, хотя их не в чем было винить и они сами становились жертвами эксплуатации, могли лишить работы взрослых или как минимум отнять у них часть заработной платы.
Респектабельным дамам из среднего класса редко приходилось сталкиваться с подобными затруднениями, хотя их жизнь порядком отравляли такие тексты, как «Книга о ведении домашнего хозяйства» (Book of Household Management; 1861) миссис Битон и «Ангел в доме» (The Angel in the House; 1854) Ковентри Пэтмора. При всей своей непохожести эти произведения приковывали женщин к дому одинаково прочными цепями. Стихи Пэтмора были адресованы не ангелу, женщине, девушке, матроне или матриарху — описанное им существо вообще имело в себе мало человеческого. Истинный «ангел в доме» представлял собой собрание неземных качеств, о которых обычной читательнице оставалось только мечтать и вздыхать. Например, отношения жены с невнимательным мужем изображались в поэме так:
Когда, исполненный стыда,
Он нежно с ней заговорит,
Она, припав к нему на грудь,
Одну себя во всем винит
[14].
Вирджиния Вулф говорила, что долг каждой писательницы — убить домашнего ангела.