Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории - читать онлайн книгу. Автор: Питер Акройд cтр.№ 51

Один из составителей «Энциклопедии полезных искусств» (Cyclopaedia of Useful Arts) писал:

В каком-то смысле это была выставка не только достижений науки и промышленности, но и изначально присущего британскому народу миролюбия. Это действительно изумляет: 6 млн человек — и ни малейшего намека на насилие. В сознании викторианцев толпа означала агрессию и уличные беспорядки, но вид нетронутого Гайд-парка развеял привычно возникшую из ниоткуда панику. Оказалось, что «народ» в массе совершенно неопасен. Солдаты и полицейские были готовы вмешаться по первому сигналу, но этого не понадобилось. Пожалуй, именно это запомнилось многим больше всего. Кроме того, выставка создавала своеобразный фон для выставленных в числе экспонатов стеклянных пчелиных ульев, разглядывая которые можно было поразмышлять о дисциплине и совместной работе масс.

Возможно, дело было в том, что вид Хрустального дворца действительно потряс огромные толпы людей. Ничего подобного они раньше не могли себе даже представить. Перед ними, словно далекое видение на вершине горы, встали образы будущего, образы прогресса, проникнутые неистребимым оптимизмом, характерным для многих начинаний того времени. Лучше всего это ощущение выразил Чарльз Кингсли в романе «Дрожжи» (Yeast), опубликованном одним томом в год открытия выставки:

Вместе с тем стеклянный павильон работал как гигантский классификатор продукции земных недр и отдельных стран. Производитель париков жаловался, что его товар перенесли из отдела «Искусство» в категорию «Растительные и животные субстанции, употребляемые в мануфактурном производстве и отделке». Чем был парик: произведением искусства или средством отделки? Вопрос так и остался нерешенным. Группы и подгруппы разрастались, как вязы под стеклянной крышей выставочного зала, невероятные сочетания наглядно демонстрировали размах и разносторонность всего предприятия. На улице перед выставочным павильоном разместили глыбу угля весом 24 тонны как символ материального богатства Англии, а рядом с ней — огромную конную статую Ричарда I как символ величия нации. Мраморная копия античной статуи умирающего гладиатора соседствовала с паровым молотом Нэсмита, перочинный нож — с графическим телескопом. Посетители поражались триумфальным достижениям британской техники, от сигаретного автомата, производившего 80 сигарет в минуту, до копировального телеграфа, воспроизводившего факсимильные копии документов на другом конце линии, и «бесшумной кровати-будильника», которая в запланированный момент опрокидывала спящего на пол. Также на выставке можно было полюбоваться шелками и лентами, гобеленами и коврами, декоративными тарелками и резной мебелью искусной работы, посудой из фаянса и тонкого фарфора. Кроме поклонников нашлись и критики. В статье в Papers for the People отмечалось, что на выставке царит «фальшивая античность», «имитация лепнины и каменной резьбы, бутафорские колонны». Эту болезнь XIX века видели и осуждали Карлейль, Рёскин и другие деятели, признававшие, что их эпоха, имея вкус к великим произведениям, не имеет способности их создавать. Несмотря на все механические и технологические достижения, возникало ощущение, будто чего-то не хватает, чего-то недостает и этот пробел не может заполнить ни паровой молот, ни электрический телеграф.

Разумеется, выставку критиковали и те, кто просто ненавидел любые новшества. Некоторые говорили, что выставочный павильон обрушится под собственной тяжестью, а если нет, то после сильной грозы от него наверняка останутся одни осколки. Что, если люди изжарятся заживо в этой гигантской оранжерее? Другие утверждали, что это просто реклама свободной торговли — гигантская попытка обдурить публику. Третьи опасались, что выставка будет иметь губительные последствия для одного из крупнейших лондонских парков, — возможно, в нем больше никогда не вырастет трава. И потом, если такие толпы людей соберутся в одном месте, разве дело не кончится эпидемией? Но главным поводом для недовольства была откровенная вульгарность экспозиции, шокировавшая некоторых современников. Эта критика особенно громко зазвучала в начале XX века, когда викторианство сочли окончательно устаревшим. Литтон Стрейчи запечатлел эти настроения в своей книге «Выдающиеся викторианцы» (Eminent Victorians; 1918).

Однако семена разочарования были посеяны задолго до открытия выставки. Как писал Филип Джеймс Бейли в «Фестусе» (Festus; 1839):

Уильям Моррис, посетив выставку, заметил, что представленные на ней предметы «на удивление уродливы». Других наблюдателей также совершенно не впечатлил английский вклад в общую феерию: в частности, было решено, что в производстве промышленных товаров Британию решительно опережают французы и американцы. Французы имели больше вкуса и утонченности, а американцы — больше энергии и размаха.

Среди посетителей было много рабочих с семьями, — возможно, выставка примирила многих из них с производственной культурой, которую раньше недолюбливали из-за потери рабочих мест. К прогуливающейся в Гайд-парке толпе присоединилась Шарлотта Бронте. «Ее величие, — писала она о выставке, — состоит не в чем-то одном, а в уникальном сочетании всех вещей. Вы найдете здесь все, что создано человеческим трудолюбием… Казалось, только магии под силу собрать эту массу богатств со всех концов Земли». И снова викторианцы интуитивно обращались к языку магии и волшебства. Он отражал их чувства, но также их восприимчивость ко всему новому. «Я вошел внутрь, — писал Маколей, — и моим глазам предстало великолепнейшее зрелище, затмевающее любые фантазии из арабских сказок. Даже Цезари вряд ли устраивали когда-нибудь более роскошные представления».

Сами по себе размеры коллекции поражали посетителей. Отдельные экспонаты, пожалуй, могли показаться не слишком утонченными и возвышенными, но одним из величайших двигателей Викторианской эпохи были инновации. Среди любимых экспонатов королевы Виктории была машина для изготовления конвертов, которая могла складывать и склеивать шестьдесят конвертов в минуту. Возможно, это приспособление привлекало ее именно тем, что казалось своего рода одомашненным представителем неуклонно наступающей эпохи машин. Так или иначе, Всемирная выставка давала возможность украдкой заглянуть в душу викторианской Англии. Мечты о хитроумных механических приспособлениях и уникальном опыте побуждали людей смелее исследовать просторы своего воображения. Выставка породила настоящую одержимость новыми изобретениями. В зале, построенном на восточной стороне Лестер-сквер, демонстрировали водолазный аппарат, вакуумную флягу, аппарат для имитации северного сияния, аппарат для приготовления пищи на газу, патентованную швейно-вышивальную машинку и машину для производства бумажных гирлянд.