Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории - читать онлайн книгу. Автор: Питер Акройд cтр.№ 29

Сдержанный, немногословный и не разменивающийся по мелочам, Пиль стал влиятельной фигурой. Он показал, что обладает трезвым административным складом ума. Возможно, он был политиком без идеалов, но для чего нужны идеалы? Тамвортский манифест был достоин партии, которую Дизраэли позднее назвал «партией без принципов» (еще позднее эту шпильку вернули самому Дизраэли). Дэниел О’Коннелл сказал о Пиле, что «его улыбка напоминает серебряную табличку на крышке гроба», но эти холодность и высокомерие в какой-то мере объяснялись застенчивостью. Он был от природы замкнутым человеком. Дизраэли, набрасывая его литературный портрет, заметил: «Он был крайне стеснительным, но с ранних лет не по своей воле занимал ответственные должности и обзавелся искусственной манерой держать себя высокомерно и непреклонно или, напротив, чересчур обходительно, от которой, в сущности, был не в состоянии избавиться». По словам лорда Роузберри, Пиль с самого начала был «способным, добросовестным, трудолюбивым, чутким человеком». Он был достаточно богат, но незнатен и расстраивался из-за своего сомнительного статуса. До конца жизни он говорил с ланкаширским акцентом. Он был в первую очередь человеком дела и в палате общин чувствовал себя как дома. Его часто сравнивали с маяком на скалах, капитаном корабля в бурном море, светом на горизонте — все остальные банальности вы легко можете вообразить сами. Он не ладил с некоторыми членами парламента и мог пренебречь одним или закрыть глаза на другое, но если поставить перед ним сложную задачу, он почти наверняка мог ее распутать. Кроме того, он совершенно не выносил боли и однажды потерял сознание, когда ему прищемило палец дверью.

Итак, после своего первого прихода в правительство он ушел в отставку, как писали в Annual Register, «не просто первым, но не имея соперника». Его противники-виги еще не успели прийти в себя после того, как сурово с ними обошелся король. Мельбурн и Рассел, ключевые фигуры вигов, в период краткого господства Пиля могли утешиться разве что перспективой занять должность в правительстве. У Вильгельма не было иного выбора, кроме как восстановить Мельбурна на посту первого министра, — для суверена, который, по сути, лично отстранил его несколько месяцев назад, это было изрядным унижением и к тому же показало, что парламент и народ имеют больше власти, чем монарх.

После большого пожара старое здание парламента представляло собой обгоревший остов, и новый парламент собирался в сильно пострадавшей от огня, но в целом пригодной для заседаний палате лордов, в то время как сами лорды разместились в сильно пострадавшей Расписанной палате. Мельбурн руководил лордами, Рассел занимал ведущее положение в палате общин. Все либералы, умеренные, ультрарадикалы, радикалы и философские радикалы сплотились вокруг Мельбурна. В свете Личфилдхаусского соглашения виги могли получить большинство только при поддержке ирландских депутатов Дэниела О’Коннелла. Они играли ключевую роль. Парламентские радикалы, к какой бы партии они себя ни причисляли, не могли тягаться с ними и вскоре выродились в секты или даже меньше чем секты. Их слабость позволила Расселу не допустить дальнейшей либерализации Закона о реформе, которой страстно желали радикалы (благодаря этому он получил прозвище «Бесповоротный Джек»).

В партии тори также имелось множество внутренних течений, но высокие тори, или ультратори, и либеральные тори вполне могли встать под знамена Консервативной партии. У нее был свой клуб «Карлтон», свои ассоциации и свои посредники. При этом было одно существенное отличие, которое в конечном итоге дорого обошлось Пилю. Он надеялся и верил, что способен создать современную партию тори, готовую бороться с теми трудностями, которые страна испытывала в 1830-х годах. Однако большинство в партии составляли фермеры, землевладельцы и арендаторы, чьей главной заботой были цены на зерно и сельскохозяйственные интересы. Заботы, занимавшие Пиля, и заботы партии тори далеко не всегда совпадали.

Второй срок Мельбурна на посту премьер-министра прошел под знаком Закона о муниципальном самоуправлении, обсуждение которого шло в специальном парламентском комитете. Королевская комиссия сообщила: «В подавляющем большинстве самоуправляемых городов преобладает общее и, по нашему мнению, справедливое недовольство муниципальными учреждениями, недоверие к самоназначенным муниципальным советам… недоверие к городской магистратуре, недовольство тяжестью местных налогов». Комиссия представила всесторонне дискредитирующий отчет о состоянии дел. Города и округа находились во власти группы присвоивших себе должности олигархов, мэр и городские советы организовывали сборы средств в собственных интересах, ради личного обогащения или укрепления власти своей семьи на местах. Закон, вступивший в силу в 1835 году в результате этих обсуждений, лишил власти гражданские гильдии и своекорыстные объединения торговцев и ремесленников, контролировавших городские богатства.

Вместо этого право муниципального выбора предоставлялось всем постоянным налогоплательщикам или домовладельцам. Раз в три года они должны были выбирать своих представителей. Мэр или старейшина могли действовать только с одобрения выборного городского совета. Это был аналог избирательной реформы на муниципальном уровне. Закон прошел через руки Мельбурна, в то время первого министра, но вряд ли он имел какое-то отношение к его разработке. Хотя закон касался только крупных городов, он разбил лед и преодолел апатию, десятки лет царившую в деревнях. В сущности, можно утверждать, что новое поколение городских советников решало местные проблемы, например связанные с общественным здравоохранением и санитарией, намного эффективнее, чем парламент. В некоторых случаях большинство в городских советах составляли нонконформисты и диссентеры, что, вероятно, способствовало проведению более прогрессивной политики. «Закон возвещает пришествие среднего класса во всех городах Англии, — писал один обозреватель, — и дает ему чудовищную силу».

Эта сила была вполне ясна Мельбурну, стремившемуся продвигать интересы диссентеров. В 1836 году его администрация создала систему гражданской регистрации рождений, браков и смертей, тем самым подорвав англиканскую монополию в этой области, а также приняла Закон о браке для диссентеров, впервые сделавший легитимным гражданский (нецерковный) брак. В том же году Лондонский университет получил свой устав, открывавший доступ к обучению диссентерам, которым до этого было запрещено посещать все старейшие университеты. Хотелось бы написать, что во всем этом Мельбурном двигали благие побуждения, но на самом деле он хотел удержать диссентеров на своей стороне в парламенте. Они были в числе его сильнейших сторонников.

На том же заседании государственная пошлина на газеты была снижена с четырех пенсов до одного. Morning Chronicle быстро стала достаточно авторитетным изданием — Джон Стюарт Милль называл ее «рупором мнения, далеко опережающего любые, ранее регулярно отстаиваемые в газетах», имея в виду, что это была первая газета, представившая в печати теорию Бентама.

Противников Мельбурна в партии тори морально поддерживал король и даже некоторые члены партии вигов. Может показаться, что он стоял на скале в окружении бушующих волн, но время и прилив работали в его пользу. Ирландцы и радикалы не хотели терять его, опасаясь, что его место займут тори. Пиль придерживался умеренного курса в ожидании того момента, когда сможет рассчитывать на твердую победу на выборах. Это время было еще впереди. В сущности, администрация Мельбурна оставалась у власти при косвенной поддержке Пиля. Оба они были людьми консервативного склада и могли сотрудничать, даже если со стороны казалось, что каждый из них действует отдельно. И все же Мельбурн был не вполне властен над своей судьбой. Над ним тенью нависало глубокое недовольство короля: Вильгельм IV отнюдь не желал его возвращения.