Бесконечные вещи - читать онлайн книгу. Автор: Джон Краули cтр.№ 65

Вполне возможно, что он видел те самые леса; они очень походили на американские, с такими же маленькими белыми церквями, что возвышаются над раскинувшимися на холмах деревнями, и такими же бревенчатыми домиками, в которые летом приезжают люди из городов. Адамиты тоже попадаются в зеленых долинах Дальних гор; он слышал об этом. Хотя сейчас, наверное, это не опасно.

В полдень они соскользнули в длинный туннель, идущий под городом к центральному вокзалу, огромные арки и стекло: в Европе железнодорожные станции являются легкомысленными и воздушными творениями Железного века; почему у нас таких никогда не было? — нет, только открытые всем ветрам эстакады или лязгающие нибелунги метро ^[427]. Станция была заполнена иностранцами и журналистами, а также, без сомнения, тайными агентами, как и тогда, когда он вышел из того же самого поезда в 1937-м: Томаш Масарик только что умер ^[428], и его тело все еще было выставлено в магическом замке над городом. Люди стояли в бесконечно длинной очереди, чтобы пройти мимо его последнего ложа и попрощаться. Полмиллиона человек, сказали Крафту. Лишь его одного Крафт считал, тогда и сейчас, в полной мере мудрым и добрым лидером; его одного не коснулись две неразлучные болезни тогдашней Европы: фанатичный национализм и антисемитизм, к тому же он не был коммунистом и вообще утопистом, просто праведный человек. Есть добрые люди на свете, скажет чех, если что-то неожиданно справедливое делается для него. Так они говорят сейчас о Дубчеке ^[429].

С ощутимым потрясением Крафт сообразил, что прекрасные огромные деревья, окружавшие Вацлавскую площадь, срублены, безжалостно и бесцельно; социализм всегда уничтожает легче, чем строит. Что за напасть, господи. Пораженный до глубины души, Крафт стоял и глазел, пока не почувствовал, как его дернул за рукав какой-то молодой человек, явно не карманник и даже не спекулянт, ищущий джинсы или доллары, не похожий и на чиновника, кто это мог быть? — он просто смотрел на него с оскорбленным, но приветливым видом.

Гид, ждавший его на платформе, а он прошел мимо, не заметив.

Той ранней весной Прага была взбудоражена, чуть ли не дрожала, как мартовское дерево перед тем, как распускаются почки. Общественные места были заполнены людьми, молодежь болтала, курила, обнималась. Гид, юный студент, предоставленный Крафту Союзом писателей — то ли из вежливости, то ли по какой-то другой причине, менее великодушной, — был как в лихорадке; его глаза сверкали, и он трясся в кожаной куртке, но не от холода.

Сначала Крафта посадили в такси, старую русскую «волгу» — неужели к приборному щитку действительно прикреплен портрет Томаша Масарика? Он не осмелился спросить, — и повезли в его гостиницу. Чудесное здание в стиле барокко, и вроде бы он его помнил, но тридцать лет назад оно явно было не гостиницей. Да, женским монастырем. Где теперь монахини? Гид жестом показал, как распугивают птенцов. Всех прогнали в 1950-м. Реакционные элементы. Но сейчас: сейчас ходит слух, что они возвращаются, что они есть.

Реабилитированы?

Новое время, улыбнулся юноша. Все старое опять возвращается. А сейчас что он хотел бы увидеть? Карлов мост? Еврейский квартал?

Нет, он хорошо знает эти места.

Поесть? Ресторан Союза писателей — лучший в городе. Можно познакомиться со многими писателями. Со всеми новыми.

Нет, он не хочет есть, и да, конечно, он хочет познакомиться с писателями, но не там и не сейчас, это не будет считаться оскорблением? Почему-то он знал, что может быть искренним с этим непривлекательным худым юношей, возбужденным и каким-то перекрученным, словно моток проволоки, который постоянно курил и отбивал чечетку черными остроконечными туфлями. Однако ему хотелось выпить — необременительная и очевидно приветствуемая просьба, хотя, чтобы выполнить ее, потребовалась долгая дорога в те части города, которые начали разворачиваться перед ним, как будто всплывали прямо из пробудившейся памяти Крафта. Бары и погреба — spelunka ^[430], — те самые, которые он помнил, о да, и очень хорошо; в своем путеводителе (который и сейчас с ним в Дальних горах!) он отметил крошечными невинными звездочками места, где ему свезло, как говорят современные молодые люди, да и девушки тоже, насколько он знает. Они приехали в «Славию», угловое кафе напротив Национального театра, длинное L-образное помещение, полное дыма и голосов. Гид переводил все, что слышал. Слухи о советской армии, сосредотачивающейся у границы со стороны ГДР.

— Над какой новой книгой вы работаете? — спросил гид. Ближе к делу или сменим тему.

— Ни над какой, — ответил Крафт. — Я бы сказал, что мне нечего писать. Нет ничего, что, по-моему, стоило бы написать.

Юноша рассматривал его с изучающей улыбкой, как будто пытался угадать, чего от него ждет гость.

— Я имею в виду, что все они неправдивы, — сказал Крафт. — Ни слова правды ни в одной из них. Чистая выдумка. Даже те части, которые правдивы, все равно выдумка. В конце концов ты устаешь и больше не хочешь играть.

Парень засмеялся, все так же буравя его взглядом, совершенно уверенный, что это богохульство Крафта — чистая шутка. И что может означать его усталое самоотречение здесь, где описания действительности долгое время выдумывались и надежда была только на воображение? Крафт почувствовал укол стыда, но на самом деле он сказал правду, ничего не поделаешь, он прожил слишком долго, прошел через множество выдумок и больше не хотел умножать их число.

Парня трудно было потрясти. На следующий день они поехали в Градчаны и долго-долго карабкались к замку, словно Пилигрим на пути в Небесный Град ^[431]. Лестница, ведущая в замок, тоже была заполнена людьми, но никаких проституток, молодых людей с поднятыми воротничками и хибар, в которых горели красные керосиновые лампы и цыганята дергали вас за рукава, не было — их всех смыл социализм; их место заняли разговорчивые люди, молодые и старые, недоверчиво изучавшие газеты или собиравшиеся вокруг транзисторных приемников. Гид не стал предсказывать, что может случиться, в конце концов он сам был государственным служащим, но между пожиманиями плеч и немногословными ответами его глаза глядели на американца с надеждой и мольбой.