Бесконечные вещи - читать онлайн книгу. Автор: Джон Краули cтр.№ 58

Богемцы и их союзники, хотя и занимали более сильную позицию, быстро дрогнули и испарились, как будто все это было спектаклем и теперь он окончился. Ангальт, хрипло крича, охваченный яростью и страхом, пытался мечом остановить бегущую толпу, но безуспешно. Находившиеся в городе солдаты и горожане заперли перед ними ворота, оставив их лицом к лицу с наступающим врагом, и весь день и весь вечер король и министры в замке спорили, что делать дальше. Звучали упреки, лились слезы. Предводители богемцев просили, умоляли, кричали, что город нужно сдать, иначе враг нападет на него, проломит стены и предаст его мечу; король ругал их за трусость — и был поражен, когда его обругали в ответ. Он преклонил колени, чтобы вымолить подсказку, но никто не опустился на колени вместе с ним; он вышел из комнаты, упал в объятия жены, и она (в ужасе от его страха, самого глубокого чувства, которое она когда-либо видела на его лице, глубже, чем любовь, глубже, чем вера) поняла, что не осталось ничего, ничего, кроме бегства. Ангальт в слезах сказал то же самое.

Взяв с собой только то, что удалось затолкать в две кареты — кто-то догадался взять королевские драгоценности, на которые они много лет будут жить в изгнании, — Зимний король и его королева покинули дворец в Градчанах, едва не забыв своего сына и наследника: в последнее мгновение прибежала нянька и сунула маленький сверток в руки королевы. Их свита, слуги и соратники, знавшие, какая судьба теперь ждет их, бросились за уезжающими каретами, пытаясь забраться на них или повиснуть на подножках, и все попадали, когда кавалькада накренилась на спуске.

Маленький ветерок, слегка выросший, умчался с призрачного поля боя, хотя кое-кто еще мог его чувствовать. Ничто не мешало ему, возможно, из-за его размера — он был не больше, чем бриз, чем дыхание, чем струйка воздуха, которая залетает в толстые маленькие окошки домов в пустыне, касается щеки и говорит, что самум ^[383] может прийти, а может и нет; он вряд ли в состоянии покрыть песком могилы и храмы, которые перед этим открыла его мать. И, тем не менее, он дул «повсюду»; не было такого места, куда бы он не вошел, хлопая окнами настоящего и разбрасывая отыгранные карты прошлого, закрывая двери открытых книг и приводя в беспорядок их указатели и prolegomena ^[384]. В конце концов, его детское дыхание, приводимое в действие толстыми щеками, заменило почти все «э» на «е» ^[385]: энциклопедии надземных демонов Египта. Никто и не заметил. И потом, негромко засмеявшись, он сдул сам себя, сначала свои несуществующие ягодицы, а за ними и все остальное.

На следующий день императорская армия, не встретив сопротивления, вошла в Прагу. Солдаты были отпущены в город, как говорится, с обычными последствиями. Одним из вошедших был Рене Декарт, который забрел в Старый город и дошел до Каролинума: он хотел посмотреть на знаменитую коллекцию астрономических инструментов Тихо Браге, брошенную Иоганном Кеплером, когда тот стремительно покидал город. У этого молодого человека была тогда — и осталась на всю жизнь — сверхъестественная способность целеустремленно проходить мимо сцен, не имевших отношения к его делу, и ничего не замечать. Инструменты, к сожалению, были вывезены и уничтожены, и Рене уже двинулся обратно, когда пошел снег — с красным пятнами на площадях и в переулках. Он снова размышлял — возможно, о способе свести все виды физических задач к математическим уравнениям третьей и четвертой степени ^[386] — и в ту ночь написал в своем дневнике: 11 ноября 1620 года я начал понимать основание замечательного открытия.

В последующие недели те из богемских предводителей, что не сбежали за границу, были методично отданы под суд и казнены императорской комиссией. Один обхитрил их, совершив самоубийство (еще одно окно в башне, еще один прыжок), но его голова и правая рука были выставлены на обозрение, прибитые к виселице. В конечном счете были казнены двадцать семь рыцарей, графы, министры и старейшины, судьи, ученые и горожане; менее значительные люди были преданы порке, заклеймены или лишены имущества. А тот гуситский проповедник, который некогда возглавил процессию мужиков, одетых здоровенными крестьянами-гуситами, чтобы встретить Елизавету на пути в Прагу (ах, что за грохот они производили своими цепами, эти фальшивые косари, молотили, молотили — ужасный шум!), и распустил язык, долго и громко приветствуя ее, — и этот язык был прибит к виселице. Никого не забыли и не простили.

Сквозь усиливающийся снегопад Фридрих и Елизавета прорвались к дому. Все говорили, что они проявили необыкновенную храбрость, были проницательны, но спокойны; счастье ушло, все потеряно, украдено, и они во всем винили себя, особенно Елизавета. Ее ум, сказал английский посол, никогда не склонится перед судьбой.

Отечество выскальзывало из рук. Испанский полководец Спинола ^[387], Паук, ушел со своей армией из Фландрии и направился на Рейн, к Пфальцу. Вскоре он взял Майнц (в историях войн города берут генералы, но это не так; метонимия ^[388] и синекдоха ^[389] не сражаются и не умирают, это делают солдаты и горожане, поочередно, и не в одном предложении, а в течение часов и дней). Селадон, находившийся вместе с протестантской армией, пытавшейся перегруппироваться, писал Елизавете: Voilà ^[390], взяли мой бедный Гейдельберг. Они действовали со всей возможной жестокостью, разграбили город и сожгли его главную прелесть — пригороды. Оккупанты захватили и огромную Bibliotheca palatina, которую отправили в Рим; хранитель, великий Грутер, видел, как коллекцию книг и рукописей — дело всей его жизни — выбрасывают на улицу и во двор, где она безнадежно втаптывается в грязь лошадьми. Обычное дело, хорошо рассчитанное оскорбление, повторяемое бесконечно: солдаты-протестанты превращали в конюшни часовни, а католики — дворы школ и библиотек. Что им бумаги бедного Грутера? Исчезновение целого мира ^[391], сказала дама Йейтс. Какая история потеряна на той улице? Никакая? Эта?